Юрий Герт - Кто если не ты

Эта улыбка окончательно взорвала Лилю. Подойдя к Майе почти вплотную, она выкрикнула с такой ненавистью, будто перед ней находился сам Бугров:

— Ты... Знаешь, кто ты? Шпион и предатель!

...Когда Кира с красной повязкой на рукаве — в тот день она дежурила по школе и запыхалась, бегая по этажам,— вошла в класс к концу большой перемены, на пороге ее остановил шум. Девочки кричали, топали, громыхали крышками парт. Коротышка Тамара Горошкина даже влезла на скамейку; она первая заметила Киру и вытаращилась на нее с негодующим изумлением:

— Смотрите, смотрите, а вот и еще одна!

Кира скорее почувствовала, чем поняла, что случилось, когда увидела Широкову. Добрые, растерянные глаза Майи были полны слез. Она пыталась что-то объяснить — ее тут же перебивали... Но теперь уже все смотрели на Киру, застывшую в дверях.

— Интересно, что она скажет! — крикнул кто-то.

— Скажу, что сейчас звонок, рассаживайтесь по местам,— быть может, слишком спокойно, чтобы это прозвучало не как вызов, произнесла Кира. Пересекая класс, она оглядела доску: — Горошкина, сегодня ты дежурная?.. Намочи тряпку...

На нее обрушились:

— Тряпку!.. Слышите, как она отвечает?..

— Ты нам тряпками рот не затыкай! Лучше расскажи, что ты наговариваешь на всех своему Бугрову!

Неторопливой, упругой походкой, высоко вскинув голову, Кира прошла к своей парте. Перед нею невольно расступались, давая дорогу. Кира достала портфель и невозмутимо принялась выкладывать из него нужные учебники и тетради.

— Нет, вы полюбуйтесь! Вы только полюбуйтесь!— потрясенно выкрикнула Горошкина.— Она даже разговаривать с нами не желает!

Кира выпрямилась, неприступная, презрительная, холодная. Только чуткие крылья ноздрей трепетно вздрагивали на ее лице:

— Вы не разговариваете, вы орете... Что вам от нас надо?

Враждебное молчание нарушил звенящий голос Лили Картавиной:

— Мы не потерпим, чтобы среди нас были предатели! Выбирайте: или Бугров с Турбининым или мы!..

Отстукивая каждое слово корешком учебника по крышке парты, точно расставляя ударения, Кира сказала:

— Мы будем дружить с кем хотим. И говорить, о чем хотим. И поступать во всем, как решим сами. Понятно?

Она села и раскрыла учебник. Рядом, низко склонив голову, стараясь ни на кого не глядеть, часто-часто дышала Майя.

6

Раньше Майя никогда не думала о себе. То есть она думала о своем классе, о своей школе, о своих подругах, а следовательно — и о себе самой, потому что привыкла быть вместе, со всеми и не отделять себя от всех. Но после того, что случилось, она с удивлением поняла: существует не просто десятый «А», существует она, Майя Широкова, и десятый «А» и Майя Широкова — вовсе не одно и то же. После бури, которую подняла Жерехова, наступило томительное, неопределенное выжидающее затишье. Никто не бросал больше им упреков прямо в лицо, но Майя постоянно чувствовала, что за ними настороженно и зорко наблюдают.

И к ней уже не забегали домой, как прежде, а если и заглядывали, то спрашивали еще с порога: «Они здесь?» — и спешили уйти.

Как-то после уроков она возвращалась домой с Наташей Казаковой, которая по иерархии дружбы занимала в ее сердце место вслед за Кирой. В школе Наташу называли коротко: «Казак». У нее был большой мальчишеский рот, грубоватые, резкие движения.

С осени до лета она носила кубанку, сапожки и кожанку с плеча старшего брата, носила без всякого стеснения, а даже с вызовом, и не променяла бы ее на самое модное пальто. В девятом классе она увлеклась авиацией и написала в Министерство военно-воздушного флота сердитое письмо, потому что, как оказалось, девушек в летные училища не принимали. Теперь она твердо решила стать капитаном и водить караваны судов по Северному морскому пути. Пока же вместе с Майей они заседали в комитете комсомола и, начиная с апреля, колесили по всем окрестным шоссе попеременке на Майином велосипеде, готовясь к городским соревнованиям. В общем, Наташа была прямой и независимой девушкой, именно поэтому Майе хотелось с ней поговорить, но именно поэтому она не сразу осмелилась задать ей вопрос, который волновал и мучил ее все время:

— Скажи... Ты тоже считаешь меня... предательницей?

— Ну какая же ты предательница? Вот глупости! — как-то слишком поспешно сказала Наташа.— Что ты, и вправду обязана отчитываться, с кем дружишь?

Ее серые, немного навыкате глаза смотрели прямо вперед, избегая встречи с Майей.

Дружба! Какой только смысл не вкладывают в это слово... Майя попыталась объяснить, что тут совсем особенная дружба, но губы Наташи были плотно сжаты.

— Да ведь у нас же совсем не так, как ты думаешь! — наклоняясь к ней, старалась Майя перекричать ветер, который забивал рот снегом и глушил звуки.— Мы собираемся, обсуждаем... Иногда до самой ночи спорим!

Наташа нахлобучила на самые брови кубанку, недоверчиво улыбнулась:

— Что же вы обсуждаете?

— Многое! Ну вот, например, что такое мещанство...

— Мещанство?..

— Конечно! Это же страшно важно знать!

Но то ли ветер помешал, то ли рассказывала она сбивчиво, Наташа нетерпеливо перебила ее:

— А ну тебя! Ты лучше Горького почитай — раньше так называли всяких лавочников, хозяйчиков, с ними еще в революцию покончили, когда отменили частную собственность. Заумничались вы — никаких мещан теперь нет, есть обыкновенные люди!

Наташа забросила за спину полевую сумку, в которой носила учебники, и прервала Майины объяснения:

— Копаетесь вы в разной чепухе! Давай лучше на каток сбегаем вечерком!..

— Какой же каток? — удивилась Майя,— В такую метель...

Они уже несколько минут стояли на углу, ветер крутил и рвал подолы, было странно даже подумать, что он стихнет к вечеру. Но Майя, заглянув Казаковой в лицо,— насмешливое, отчужденное,— вдруг догадалась, что она потому и спросила о катке, что знала: Майя все равно откажется, откажется, не открывая главной причины, сошлется на пургу, или еще что-нибудь, а это даст и ей, Наташе, право не быть откровенной. И хотя Майя сказала правду — какой же каток в такую погоду! — но ей сделалось так неловко, словно ее уличили во лжи.

— У нас будут сегодня ребята,— сказала она и предложила, почти попросила:—Приходи к нам, увидишь, как это интересно...

Наташа уклончиво бросила:

— Может быть, как-нибудь...— и умчалась.

Майя грустно посмотрела ей вслед, но Наташи уже не было, ее скрыла мутно-серая вихрящаяся пелена.

Майя свернула в узкий извилистый переулок, наполненный странной тишиной. Только вверху, над крышами домов, свистело и выло, упруго раскачивались тоненькие прутики антенн.

Майя не любила безлюдных улиц и раньше пробегала этот переулочек одним духом, но сейчас ей хотелось, чтобы он тянулся и тянулся, такой задумчивый, запорошенный снегом, пустынный — среди города, отданного во власть слепому ветру.