Анатолий Лернер - Тремпиада

— И каждый приходит поодиночке, — кокетничала Дхупема, появляясь из–за спины Алхимика.

Ее лицо было так близко!.. а радужное гало так переливалось!.. что не сдержался Алхимик… протянул руку… прикоснуться к ее радуге…

девушка снисходительно улыбнулась… когда, приоткрыв глаза, увидела, что он не ею любуется, а… рассматривает… и даже не её, а только её радужное гало. Почувствовав, что за ним наблюдают, Алхимик смущенно отдернул палец…

— Это агрегат осязания в его первичной форме, — улыбаясь, объяснила Махлайма. — Его первичная форма является в желтом свете Мудрости Равенства, — вышколенно говорила она, закатывая к небу подведенные охрой глазки.

Девушка улыбнулась. Она взяла его за руки, и в это мгновение могло показаться, что сама она стала превращаться в поток света. Да она и была им. Она была самим украшением света.

Она смотрела на Алхимика, а тот потел, таял и растекался в улыбке. И читал он в глазах Махлаймы: «Ну вот, видишь, урок я выучила, а теперь — давай поиграем»…

наблюдатели едва не упустили Воина, который уже давно маячил на горизонте. ослепленные!.. они всё ещё купались в лучах счастья Рожденного из камня!.. смущённые… эти тантрические танцы!.. эти его спутники!..

А Воин, не выдержав силы сияния, устремил своё внимание к тусклому… голубовато–жёлтому свету… тоскливо и неуютно отражал мутный прожектор тот свет… свет, хорошо знакомый по миру людей… такой привычный…

Видел Алхимик, как пал на колени Воин… Видел, как скорбно… с какой тоской он глядел туда… откуда тянулся хищный свет прожектора… видел, как в глубинах мирозданья крутился подводный агрегат–пиранья!.. приняв сигналы «SOS», он не души устремился спасать!.. а тайно проследовал к месту аварии… на запах крови!.. чтобы выпотрошить железные туши подлодок…

сознание Алхимика занимало иное… ему была любопытна и по человечески понятна готовность Воина вернуться назад… один привет из того мира… и тоска звала назад!.. в ад!.. где тусклый свет прожектора «пираний» сменялся сиренами и миганиями полицейских машин…

Но не завладела сердцем тоска!.. и озарилось сердце желтым светом!.. И постиг Алхимик тот свет Мудрости Равенства. И заключалось оно в праве на выбор. Выбор — вот истинное равенство…

Зимним вечером вышли мы из полуподвала центральной городской синагоги… Этот бетонный сарай с низким, всё подавляющим потолком железобетонной подушки фундамента был превращён Винокуром в солдатское жильё… в келью аскета… исповедальню… куда к Моше уже не могла заглянуть ни одна женщина!.. Эти бетонные стены слышали молитвы и русский мат… звериный рык его раненого эго!.. и… задушевные беседы…

— Мой Золотой! — обращался любящий сын к Пахану, — за что мне всё это?..

— А разведи мне сам… — говорил Отец, — а я послушаю…

… и тогда я впервые услышал его рассказ «Качели» [10] Возможно, что Винокур так и не закончил свой рассказ, отрывок из которого застрял у меня в компьютере… возможно, он написан целиком… публикуемый мною отрывок служит лишь живой иллюстрацией, образчиком винокуровской прозы… …

качели

посвящается дуське

Мадемазель по кличке людка акулина не кривя душой просто никто… бипедальное семь ступеней вниз… после Ничтожества. Так я ЕМУ и сказал: кишечница… трупоедина… лесбиянка.

— ТЫ мне её Сам подогнал… Ты хотел, чтоб я в неё втрескался… то, что с нами случилось — это ж не с нами случилось… это ж Ты так развёл, чтоб с нами такое случилось!.. Оно и случилось.

И честно тебе говорю: да, втрескался. Полный комплект. Как говорится, с полного ходу… и по брызговики.

Но это ж не я в неё втрескался, Б-же ты мой!! Это Ты мне велел в неё втрескаться самовольно! И то, что случилось с нами, и то, что случится с нами потом, — ты знаешь. Только ты хочешь, чтобы я развёл. Историю. Чтоб не ей развёл. Не для себя… И, тем более, не для её подельницы… Коблихе протруханой. Уголовнице. Бандарше. Вуз дэ вылст и стояла перед скотом… в предосудительных и развратных позах… Бестия. Преисподняя. албына. Погоняло такое: албына. Мусорская подстилка… Ашкелонский синдром. Клипа…

… Я даже не себе буду разводить. Даже не самому себе. Ибо, разводя самому себе, существует шанс оказаться самообъёбанным. Знаешь ведь, мемуары двуногие строчат. Творческие биографии. Сочувствуют люди самим себе. Надеются на сочувствие. Это они современникам своим пишут. Такое средство общения… бормотургия…

Но у нас разговор на четыре глаза… конкретно… Я — всё знаю, и Ты — всё знаешь. Ты даёшь мне шанс, чтобы я разводил. А Ты послушаешь. Вот я буду эту историю рассказывать, а Ты, наизусть её зная, Будешь меня внимательно слушать. Так?

— Так.

… — Начнём с того, что я говорил про то, что я говорил в криминальном суде в Реховоте, заклявшись на Торе святой и на собственном саване?

— Нет, мой золотой. — Сказал мне Мой Золотой. — Ты уж начни, сначала… с качелей… Расскажи, как тебя качнуло и куда вознесло–понесло. Расскажи с улыбкой. Расскажи о своём полёте… о полёте с Ней… И с улыбочкой… да такой, чтоб на перегрузках не опоганить рылом безумца вывеску…

Мордашку обиженного не вздумай Мне корчить. Рыло невиноватого… н-да… йани, невиноватого?.. Улыбайся… помни с кем говоришь… Небесам улыбайся. Никогда не забывай улыбаться… Это — Закон. Ага… А теперь, давай — «разводи». Вот, по–Б–жьи возьми — разведи. Угадай! Я желаю тебе удачи.

И фильтруй базар по поводу злоязычия. Это ни правому, ни виновному не позволено. Асур…

— Фильтруй базар!.. — Моше грозит пальцем, который неприятно мечется у меня под носом… И поясняет: это Он своему любимчику говорит… Всё!.. всё, что я хотел… Он давал!..

— Хотел француженку в исполнении русской драматической актрисы?!.. Получи!!!

— А мне же хотелось всегда… чтоб не просто блядь… а… звеньевая в публичном доме!.. и чтоб в вестибюле!.. на пьедестале стояла!.. первая среди передовиц производства!..

Моше веселится… он оправдан судом… закай!.. не виновен… а кто виноват?.. но четырнадцать месяцев ссылки на север страны… четырнадцать месяцев под домашним арестом… четырнадцать месяцев без средств к существованию!.. и четырнадцать месяцев осознания чуда: живой!.. поставили точку на последней странице его «французского романа»…

— Мой Золотой! — сын оглаживает седую бороду, — спасибо! Порадовал напоследок!.. вырвал из чужих объятий!..

Кто читал Кастанеду, тот поймет, что за прыжок совершил Винокур… это не был прыжок в пропасть… это был прыжок из горизонтали… где всё было мерзко и плоско, как лист бумаги, на котором сочинила донос в полицию любимая… обезумевшая женщина… их совместный маятник качнулся далеко–далеко… и, прыгнув, он оказался в другой системе координат!.. в существовании по вертикали!.. от секса!.. его развернуло в веру… в состояние религиозного человека… от похоти и агрессии — швырнуло к любви… Но это была любовь иного качества… это была любовь сына к Отцу… любовь вспомнившего себя!.. любовь еврея, прозревшего не на Гималаях… а среди своего народа!.. в тюрьме…