Павел Мухортов - Повести и рассказы

Возможно, год назад мать и порадовалась бы оживлению сына, но сейчас, перед выпускными экзаменами, перед выбором жизненного пути? «А если опять Генку вызовут во двор какие–то сомнительные знакомые, представившиеся довольно странно, вымышленными именами, и опять он пропадет неизвестно где и нисколько не позаботиться о том, что родители переживают, волнуются?»

За окнами потемнело. По стеклу частыми уколами застрочил дождь, а Генки все нет.

Светлана Борисовна вдруг задержала взгляд на часовой стрелке. Оригинальной формы авиационные часы, подаренные мужу другом–летчиком, высвечивали цифру «11». Мать решительно отложила в сторону книгу и направилась в комнату. Муж, Юрий Владимирович Ткачук, застыв в неловкой позе, словно от зубной перед телевизором то сжимал кулаки, то растерянно ударял себя по колену, то отчаянно сокрушался или же выражал радость по начала очередной атаки на ворота противника выкриком: Давай! Жми!»

Транслировался увлекательный футбольный матч на Кубок кубков, и это означало, что Юрий Владимирович ни за что не оторвется от экрана, случиь хоть землетрясение. Однако вопреки этому Светлана Борисовна, воспользовавшись ничтожным клочком времени между таймами, вызвала мужа на откровенный разговор. Начала она с вопроса о Генке: «Где этого беса носит в непролазную темень?» Ни секунды не колеблясь, Юрий Владимирович сказал, что, конечно же, на тренировке.

— Какая тренировка? За проклятой работой в военкомате ты забыл про сына. Этот беспризорный ребенок проиграл соревнования, ушел из команды, связался на улице бог знает с кем. Вчера он сказал, что наступил на больную мозоль какому–то Филину. Я не беспокоилась. Но сегодня под вечер прямо на работу мне позвонила классный руководитель.

— Зарина?

— Да–да. Впервые за десять лет я вела телефонный разговор…

— Что она сказала?

— Да с ее слов получается, что Генка катится вниз по наклонной. По крайней мере, у учителя родилось ощущение страха за Генку, потому что в его поведении полнейшая неопределенность. И она не уверена, что завтра он не сорвется и не ухнет в какую–нибудь историю.

Муж улыбнулся.

— Не паникуй, Светлана. Избалованный ребенок — несчастный ребенок. Мы его не баловали, но Генка рос все–таки в тепличных условиях. Согласись? Спорт спортом, школа школой, но…

Наступила пауза, Юрий Владимирович осторожно, чтобы не конфликтовать с женой, усмехнулся. В озорных глазах явно блеснуло искорками воспоминание собственной юности. — Но он сам карабкался по своему пути. Сам. Карабкался не по тому пути, на который родители толкают единственное чадо, по тому, который он выбрал сам. Подумаешь соревнования? Ну, проиграл, экая невидаль. Характер закаляется в самых разных жизненных ситуациях. Пусть ищет себя, а упасть, или, как говорит Зарина, скатиться не дадим. Ушел с урока? А кто не входил? Зато посмотри какие у него прекрасные друзья? Ты боишься этого лохматого? Шрам на скуле?

Думаешь бандит? — Юрий Владимирович весело засмеялся. — Уверяю, это отличный парень. Скоро призывается в армию. А шрам он, между прочим, получил при прыжках с парашютом, десантником будет. Молодые ищут испытаний, а мы старательно отгораживать их от трудностей.

Загремел лифт. Раздались торопливые шаги, звонок.

— Вот и Генка. А ты боялась.

Светлана Борисовна, переваливаясь, как наседка, побежала открывать дверь. На пороге, как нахохлившийся под стрехой воробей, стоял мокрый Генка и счастливо улыбался.

Ночь. Большой город и тысячи огней: мерцающие неоновые вывески, названия магазинов, кафе, гостиниц, здание железнодорожного вокзала. Поодаль глаз Генки зацепился за широкую каменную лестницу, убегавшую к мокрой нарядной улице, где была школа, парк и виднелась крохотная площадь со скульптурным изображением, тоже умытая и отлакированная. Внизу проскакивали машины. Желтыми вспышками моргал на перекрестках светофор.

Генка погрузился в созерцание немого, необыкновенного города. Создавалось впечатление, что никто и никогда не любовался редкостной по выразительности ночной картины города. Плененный величественным зрелищем он с ногами сидел на подоконнике раскрытого окна в одних плавках, пожалуй с того момента, как прочитал по «Обществоведению» заданную тему, щелкнул выключателем, и невзначай взглянул в окно, и, очарованный, не мог оторваться.

«По какому же плану строили наш город? И вообще, хотелось бы узнать, как сумели вписать жилой массив в эту часть города? Будь моя воля, обязательно бы поставил памятник архитектору, а, впрочем, он сам себе это сделал. Свой памятник — в образе этих улиц».

Генка вдруг поразился. Так мало он знал в свои семнадцать.

«Но откуда выплывает эта страшная тревога? Я чего–то жду, терпеливо, упорно. Вероятно, это бывает после стрессов, а может быть в известные периоды жизни, когда пройден один этап, позади трудности, и тебе становится интересно, а новый еще не пришел и не выложил крепкий орешек — очередную загадку. Нет, я что–то не договариваю. Был поединок, летящая через весь зал маска, потом двор и компания. Знакомства. Были Леха, Филин, Лена…»

Он провел пальцем по влажному стеклу воображаемое «Лена».

С перекрестка утверждающе подмигнул глаз светофора.

«Да, я чувствую, что она не такая, как все, как многие мои одноклассницы по взглядам, по характеру, хотя в чем–то порой им подражает, взять хотя бы ее наигранно–кокетливый взгляд. Но она знает меру, когда нужно говорить «стоп» и кроме того не претендует на устранение моей индивидуальности. Не то, что Лера от Кости».

За стеной у соседей заплакал обеспокоенный чем–то ребенок.

Генка спохватился и снова посмотрел на нарядную улицу. Машины больше не появлялись, а светофор по–прежнему мигал. Из окна тянуло холодком, кожа на руках, точнее на кистях, посинела, и почему–то нестерпимо заболела голова.

«Кажется, я слишком часто в последнее время стал задумываться: заниматься самокопанием, как резюмировала бы Лера, к чему бесконечные вопросы? Что я хочу понять? Или может понять себя? Но это же невозможно, абсурд? Как я могу сделать это, если люди думают, переживают и не могут понять себя до самой смерти. Тьфу! Генка, тебе семнадцать, а в голову уже лезет всякая чушь. Сходи лучше на дискотеку».

В нем проснулись и яростно заспорили два непримиримых оппонента: один доказывал, что Генка одинок и надо срочно искать единомышленников, чтобы примкнуть и сообща пуститься в погоню за истинами. Другой — все начисто отвергал, доказывая обратное, что единомышленники в лице Лехи и Лены уже есть и, что мучительные сомнения вполне закономерны, потому что они свойственны всем. «А что значит пуститься в погоню за истинами? Спустись с небес, Генка. Вечный вопрос о добре и зле, о честных и нечестных поступках… Вчера, если судить с позиции Филина, в компании я поступил нечестно, Лена оказалась на моей стороне. Но ведь для Филина я не сделал ничего плохого, даже не сказал ни слова упрека, и тем более обидно, что Филин ничего не понял. Однако так получилось. А Васька Хомяков? Свои поступки, которые я оцениваю как нечестные, он оценивает наоборот и считает, что прав, потому что в нем, молодом крохоборчике, нуждаются…, а раз он выручает что–то достает, выходит — делает добро. Неувязочка?»