Александр Грог - Время своих войн 3-4

— Иди — доложись!

Санька идет к Владимиру Петровичу.

— Сколько? — спрашивает тот.

— Два.

— Поворотись–ка, сынку!

Получает прутом два раза. Евгений Александрович учит только так — считай, два раза пуля ожгла, но «дураку», Саньке, то есть, повезло — вскользь зацепила.

— Шагай, раненый!..

Николай Иванович учит дистанции.

— Свою постоянную стрелковую дистанцию ты знаешь. Мысленно располовинь ее на четыре. Теперь смотри и указывай, сколько таких отрезков вон до того пенька со щепой — сосны, что скрутило и сломало так, что на человека стало походить?

— Восемь!

— Иди — считай.

Санька сам удивляется — как так получилось — на сколько, вдруг, соврал.

— Видал, как ошибся? Вот теперь тебе это будет первое наиглавнейшее задание — свою дистанцию определять, а ошибешься — по загривку, а еще раз — то и ремня. Время тебе — одна неделя. Потом буду проверять.

За порку Санька не переживает — нечто его не пороли? — а за такое и не тронут, тут самому стыдно, если на такой простой вопрос не сумел ответить точно. Получается, что у него глаз корявый…

Оказалось, что не так уж и просто. Никак не складывается, чтобы точный пригляд получался. Санька всю неделю смотрел на всякое, загадывал — сколько будет, потом стопами считал — носок к пятке… Додумался, что можно с вытянутым пальцем смотреть. Цель постоянная — одного размера с ноготь, если руку вытянуть на всю длину, а, если меньше, то надо смотреть — сколько условных кругляшов в ногте поместится, и опять считать. А человека тоже можно смотреть по разметке пальца — если он далеко, такой маленький, что на одном фаланге умещается — будет столько метров, на двух — уже «столько–то» и так до самой ближней…

Рассказал Николаю Ивановичу, тот удивился и спросил:

— Сам додумался?

— Сам!

— Молодец! А если размер столба знаешь? Если расстояние между столбами знаешь? Ну–ка, подумай, как можно использовать? Особенно, если человек тоже свой средний рост имеет…

Теперь Санька новую игру себе нашел. Садится на краю дороги, том месте, где она горку переваливает и смотрит на ту и другую стороны. Вот человек, капля еще, вот видно, ноги у прохожего стали переставляться — сколько столбов до того места? Умножаем… Глаза на лице различимы и нос — теперь не одно сплошное пятно. Сколько там получается? Оказывается, если запомнить, то и столбы не нужны…

Арифметику полюбил очень. И всякую задачку решить торопился прежде, чем дыхалка откажет, наберет воздуха и решает в уме. Выстрел! Успел! Не ушла мишень…

Санька думает, что уже выучился. Оказывается — нет. Оказывается, ветер на пулю влияет.

— Смотри, ветер сбоку. Сколько возьмешь поправку влево?

— Зачем? Близко, ведь!

— Пуля легкая, даже здесь отклонение будет. Теперь представь на двух дистанциях? Тут уже вовсе надо не в мишень целиться, а едва ли на две фигуры в сторону.

Саньке не верится, что так много, все–таки, пуля, хоть и маленькая, так летит, что глаз не видит. Какой–такой ветер может успеть ее отклонить?

А Николай Иванович набелил чурок и заставил расставить их на вспаханном поле, какие торчком, какие положить поверх. Все на разном расстоянии — стреляй Санька, пока ветер.

— Отстрелялся? Иди, неси первое полено! Как стояло? Куда целился? Почему пуля не в центре, а сдвинулась к краю?

Санька уже давно, когда ему говорят, ходит стрелять уток. Санька знает, что больше двух уток ему в день бить запрещено, но всегда дают три патрона.

Что удивительно, другие утки вовсе не замечают, если утка убита, так и плавают рядом с ней. Это потому, что Санька их не калечит — сразу насмерть. Нельзя, чтобы утка инвалидом осталась. Санька обычно дожидается, пока остальные сами уплывут, прячет винтовку, раздевается в стороне и голяком плывет за утками… Редко бывает, чтобы третий патрон понадобился.

Этот третий, если не истратишь, принесешь, отложат в отдельную коробочку — для хитрой стрельбы. Настолько хитрой, что про нее рассказывать нельзя.

Еще и Михаил Афанасьевич, когда не отлеживается, учит стрелять навскидку — бесприцельной стрельбе. Здесь вовсе не математика, а геометрия получается!

Когда пенсия — ее почтальон разносит, кто–то из инвалидов собирается в город — покупать по списку и обязательно патроны. Как же без Саньки? Без Саньки такое невозможно!

Где бы ни был, а учеба. В городе тоже обучение.

— Вот смотри, где заляжешь, чтобы площадь держать?

— С того чердака, конечно, — говорит Санька.

— Ну, и дурак! На том чердаке, даже не с выстрела, а первого движения — выгляни только — быть верным покойником или как Алексей Федорович!

Сеньке как Алексей Федорович быть не хочется, потому слушает внимательно.

— А где?

— Во–он там!

— Оттуда обзор плохой!

— Зато отход хороший и даже два. А ты хочешь, как на ладони? Никогда не жадничай, снимай сколько можешь переварить без собственного заворота, да и сваливай.

Теперь Санька понимает — учат, чтобы не повторял их ошибок и ошибок тех немцев, что инвалидами их сделали. Инвалидов за собой оставлять нельзя — это главное, что Санька освоил. Еще и то, что будет у него, Саньки, собственная война. Не было на Руси еще так, чтобы какое–то поколение без войны…

Осенью часто болеют и ссорятся.

— Умру и этим всех вас надую! — иногда говорит Евгений Александрович…

Но умер он четвертым, а первым тихий Алексей Федорович, потом утонул Николай Иванович — завяз ногой у берега, да так и замерз с вытянутой рукой. Третьим заснул, не проснулся Михаил Афанасьевич. За два года все ушли, словно война добрала–таки.

А Владимир Петрович попал под машину. Шофер говорил, что он нарочно бросился, а не голосовал у дороги. Специально сидел за столбиком, чтобы его видно не было. Но шоферу дали срок на химию — так и не убедил никого. Не может безногий броситься — на чем ему бросаться? И далеко получается от столбика — это первое замерили. А Санька знает, что мог. Владимир Петрович на своих двоих руках далеко выпрыгивает. Но Саньку никто не спрашивал. И судили шофера не выездным судом, не в сельском клубе, как пьянчугу какого–нибудь или хулигана из своих, а прямо в районе, потому как суд был не образцово–показательный.

Санька винтовку смазал густо–густо и спрятал, а последние патроны перед тем расстрелял девятого мая на кладбище — салют делал, хотя инвалиды его бы не одобрили, что все пули в воздух…

Санька по–прежнему ходит в церковь, хотя в школе за это его стыдят, а один раз даже выводили на линейке — позорили. Но Саньке на это плевать. Он не за себя молится. Это инвалиды «просят» свечки ставить. И даже не за себя — как они могут за себя просить? — а за тех, кто в списке, которых Санька не знает. Саня помнит все имена наизусть. На бумажке, которую подает в церкви, они записаны у него красивым подчерком. Имен много — Санька терпеливо дожидается, когда будут и с его списка выговариваться тем самым попом, который ходит с кадилом. Теперь еще быстрее, так быстро, что кажется, между ними ножа не воткнешь.