Владимир Лорченков - Табор уходит

 Апропо! — воскликнул майор Плешка, и все стихли.

 Друзья мои! — воскликнул Плешка, и зал загомонил.

 Сик транзит! — снова утихомирил он толпу чрезвычайной ученостью.

Тех, кто умел ввернуть в речь латинское слово или крылатое выражение, в Молдавии издавна считали интеллигенцией. Так что Майор знал, что делает.

 Терра инкогнита, — сказал он, — хомо хомус лупус, а контрарио, и, между прочим, ад нотам.

 Амор нон есть медикабились хербис, — добавил майор.

 Так как анно домини и аурио медиакратис, ну и вообще аве Кесарь император, моританте те салутанто!

 И поскольку веди, вини, вици, то когито эрго сум, — продолжил майор.

 Стало быть и де густибус нон деспутандум ест! — закончил он.

Наградой майору были продолжительные аплодисменты и рев подчиненных. Плешка, чувствуя, что поднял свой авторитет в их глазах на небывалую величину. Как несправедлива все–таки жизнь, подумал Майор, который наизусть заучил латинскую тарабарщину, выписанную заключенным Сахарняну на бумажку… Всего заместитель! А ведь он, подумал Плешка с обидой, давно уже подходи по выслуге лет для поста начальника лагеря. Опыт у него богатый, работает он исправно, служит Родине, правительству и представительству ЕС в Молдавии не за страх, а за совесть… Проклятая коррупция, подумал Плешка. Все знают, что начальник лагеря — молокосос Филат — был назначен на этот пост из–за родственных связей с и. о. президента Гимпу. Сопляк даже пороху не нюхал, с горечью подумал Плешка. А что себе позволяет… Ходит по лагерю, раздает дурацкие указания, большую часть времени проводит с девицами легкого поведения, пьет, развратничает, вся служба на нем, Плешке… Майор почувствовал, как слезы душат его.

 Последним смеется тот, кто смеется по очереди, — постарался вспомнить русскую идиому Плешка.

 Это слезы радости, — прошептал он зло.

После чего хлопнул в ладоши и танцы начались. Надзиратели, нарядившиеся в самые разные карнавальные костюмы, оставшиеся еще от старого ДК, прыгали и скакали по залу, подыгрывая себе в бубны, свистелки и старенький синтезатор «Волга». Майор любовно щурился и подпевал. Играли его любимую песню. « Вставай румын, вставай на бой! Что, нет? Ну оставайся, черт с тобой!» , в которой в интересной интерпретации обыгрывались события Второй Мировой Войны. Майор, сидевший во главе пиршественного стола, не печалился потому, что твердо решил изменить свою жизнь.

Этому способствовали два обстоятельства. Первое — в библиотеке лагеря он случайно наткнулся на старенькую книжку румынского писателя Даниела Карнегу, в которой было написано, что только неудачники принимают плохую карму. Второе — майор от старого друга из министерства знал, что комендант Филат копает под него и собирается отправить на пенсию. Пенсия в Молдавии значила смерть. Обычно тех, кто достигал пенсионного возраста, выселяли из своего жилья и вывозили в специально обустроенные для этого места. Майор даже подозревал, что они ничем не отличаются от его Касауцкого карьера. Там бедолаги жили в бараках. На слабые возражения мировых благотворительных организаций правительство и МВФ резонно замечали, что на пенсию в 7 долларов эти люди не смогут оплачивать коммунальные платежи и поддерживать приемлемый уровень жизни, так что…

Плешка не жалел пенсионеров. Ведь он еще застал поколение пенсионеров перед ними, и в сравнении с тем, что с ними сделали нынешние пенсионеры, специальные бараки были еще цветочками… Майор встряхнул головой. Самое ужасное, что от вывоза в Зоны Пенсионеров не спасало ни происхождение, ни близость к власти. Новые чиновники росли, как зубы дракона, и для них нужно было освобождать место. Но он, майор Плешка, не даст увести себя на бойню, словно баран! Майор твердо решил, что сегодня же вечером он или получит от и. о. президента место коменданта лагеря в благодарность за поимку сектанта номер один, или…

 Пить будем, гулять будем! — рявкнул Плешка и дал знак.

Под рев толпы, — народу в зале набилось немало, — в зал внесли кадки с вином, медовухой и квашеной капустой. Почти сразу появились крепко пьяные: медовуха была из искусственного, конечно, меда, поэтому сшибала с ног запросто. Желающий выпить подходил к бочке со своей железной кружкой, черпал сколько влезет. И пил, после чего возвращался на свое место. Если, конечно, мог. Плешка пригубил чашу. В случае, если власть не пойдет ему навстречу, знал Майор, он объявит себя правителем независимого Касауцкого государства и отделит регион от Молдавии. Риск, конечно, был, но Майор знал, что главное в таком случае — запретить на территории карьера коммунистическую партию, объявить капитализм ведущей доктриной, написать заявку на вступление в НАТО, и послать воинский контингент в Афганистан и Ирак. Если проделать это быстро, то можно не только успешно отделиться от Молдавии, но еще и понаблюдать, как бомбардировщики НАТО утюжат Кишинев за наезды на маленькую и гордую Касауцкую республику. Ну, а потом можно и походом на Кишинев пойти, подумал майор, и выпил. Диктатор Молдавский, Его Превосходительство Плешка…

 А потешьте–ка нас круговой! — воскликнул он.

Пьяные расступились, встали в круг, и стали ползти по залу неторопливой гусеницей. Сначала медленно, дрыгая ногами, потом быстрее… Ноги громыхали. Цепь двигалась. Деревянный пол словно ожил под ногами танцующих. Он шевелился и вставал на дыбы! Ритм захватывал. Все они взбрыкивали ногами то вправо то влево каждые три шага, и постепенно захмелевшим людям стало казаться, что они — часть единого целого. Единый молдавский народ! Танец горячил кровь. Приобщал. Распрямлял. Выправлял крылья. Боевой, угрожающий, он исполнялся еще древними молдавскими воинами перед нападением на железные легионы Рима. Танец был сама история!..

Плешка горделиво приосанился. Этот старинный молдавский танец — хору — ввел на пирушках для надзирателей он, Майор! Правда, посоветовал ему это сделать заключенный Баланеску, но тот сидит в надежной комнатке за домом Майора, и тараканов на стене считает. К тому же, Баланеску как–то признался майору, что описание этого танца он вычитал вовсе не в древних молдавских хрониках, а в книге некоего Джеральда Даррела про приключения натуралиста в Африке. Где, якобы, этот танец и исполняли чернокожие аборигены. Черт знает что, подумал Плешка. Нельзя выпускать Баланеску, понял он вдруг. Старик свое дело сделал. Недавно он закончил, наконец, поэму, которую майор Плешка намеревался преподнести своей возлюбленной, проститутке Нине. Она, работавшая в публичном доме неподалеку от карьера, никак не соглашалась ответить взаимностью на ухаживания майора. Нет, спать–то спала — работа все–таки… Но возлюбленной Плешки Нина быть не хотела.