Пётр Самотарж - Одиночество зверя

Участники диспута подтвердили своё согласие, но лица их сохранили отдельные следы боевой раскраски.

— Тем не менее, я твёрдо решил не опасаться нападения со стороны школьников, журналистов и бабушек у подъезда. Юлия Николаевна, мы договорились: официально вы прессу о поездке не оповещаете, даже после её начала.

— Замечательно! — едва не замурлыкала от удовольствия Кореанно.

— Из школы в ресторан Конопляник уезжает первым, там мы посидим в отдельном кабинете, а потом разъедемся в разные стороны. Елена Николаевна едет домой на моей машине. Конец программы.

— Если допустить посетителей в общий зал ресторана, то вас там тоже заснимут на мобильники, — зачем-то высказался Антонов. — В таком случае, бессмысленно блокировать там связь.

Саранцев заподозрил в своём единомышленнике намерение осуществить неутверждённый план и встревожился. Служаки непроницаемы, но, кажется, ему удалось продемонстрировать им своё спокойствие. Можно заканчивать этот парламент и попробовать сделать что-нибудь полезное, зачем продолжать разговор?

— Если журналисты в ресторане не появятся и не запечатлеют обед президента с одноклассниками и учительницей, подробности не имеют значения, — пояснила свой замысел Кореанно. — Телезрители не увидят зала, ни пустого, ни заполненного. Если же прессу впустить, то на экранах появится вполне знакомая публике картинка: сильные мира сего вкушают пищу совсем как простые смертные, но рядом сгрудилась толпа репортёров с видеокамерами и яркой подсветкой. Изначальный замысел сам собой рушится — человек с улицы не питается под присмотром четвёртой власти. Становится даже хуже: показуха многих раздражает.

— Полностью согласен, — пожал плечами Дмитриев. — Думаю, другой реакции от меня никто и не ждал.

Саранцев задумался на короткое время и вдруг спросил:

— Юлия Николаевна, а каким образом арендован ресторан?

— На спецобслуживание. Корпоратив.

— То есть, они там ждут уйму гостей, а явятся четверо?

— Да.

— Кто же платит за несостоявшийся банкет?

— Мы, — Юля удивлённо пожала плечами и обвела взглядом присутствующих, но те ждали продолжения президентской мысли.

— Куда же денутся яства, оплаченные налогоплательщиками?

— Не знаю. Не думала. По-моему, это несущественно.

— А вы не боитесь расстроить эффект от вашей пиар-акции сообщениями прессы о купеческом размахе администрации президента в деле растранжиривания народных денег? Или о транспортном коллапсе в Мытищах вследствие перемещений президентского кортежа? — Саранцев не обдумывал слова, они появлялись на свет сами, будто жили собственной жизнью. — Каким боком мы ни повернёмся, другой бок всё равно подставим. Или, раз уж пошла такая пьянка, давайте вовсе не мешать движению в Мытищах. Кстати, где остановится кортеж, пока я буду ходить в школу за Еленой Николаевной?

— На улице, — коротко ответил Дмитриев и перевёл взгляд на соседа. — Валерий Петрович обеспечит транспортный режим.

— Не годится. Надо его загнать его куда-нибудь. Школа стоит прямо на улице или во дворах?

— Школу с улицы не видно, она закрыта высокими жилыми домами, — продолжил директор ФСО, недовольный развитием разговора. — Но изменить план прямо сейчас, на ходу, я не могу.

— Мне кажется, я предлагаю упростить его, а не усложнить. Разве нет? Одно дело оцепить целый квартал и перекрыть движение на улице в середине рабочего дня, и совсем другое — быстренько проскочить и спрятаться во дворах. Прохожие и проезжие подумают — банкиры какие-то катаются. Зеваки не соберутся, пробки не образуются, всем хорошо!

— Повторяю, Игорь Петрович, план я могу изменить после обстоятельного обсуждения со своими людьми. Но всё равно не понимаю: в школе вас не сопровождать, а от машин к школе и обратно — тоже?

— Обед можно расфасовать и развезти по детским домам, — не к месту вставила Кореанно. — А с алкоголем ничего не случится, бутылки они не откроют — их можно предупредить на всякий случай.

— Предлагаете накормить детей объедками с барского стола? — поинтересовался Антонов.

— Почему объедками? Это ведь никто не собирается есть.

— Всё равно, назовут объедками.

— В такой системе рассуждений ничего нельзя сделать! — возмутилась Юля.

— Я и говорю, — мирно согласился глава администрации. — Ничего.

Разговор запутался, перемешался своими разрозненными фрагментами, стало невозможно уловить его общий смысл, вместо связной речи образовалось нагромождение слов. Саранцев сначала воспринимал какофонию с юмором, потом решил всё же вернуться к основам цивилизации и категорически остановил препирательства.

— Хорошо. Подвожу итог. Евгений Александрович, до выезда обсудите новые вводные в своём ведомстве и доработайте план ваших действий. Валерий Петрович, то же самое касается вас. Свои установки я сообщил, дискуссию по этому поводу считаю законченной. Спасибо, прошу приступить к работе. Юлия Николаевна, задержитесь, с вами ещё договорим.

Все мужчины встали, обменялись рукопожатиями и пообещали друг другу скоро встретиться. Дмитриев и Муравьёв вышли размеренным деловым шагом и захлопнули за собой дверь кабинета. Саранцев попытался взвесить впечатление — продемонстрировали ушедшие пренебрежение или не имели в виду никакого демонстративного жеста. Закрыта дверь бережно или нет, понять нельзя. Не сверишь звук с общепринятой шкалой громкости и не получишь чёткого ответа на вопрос. Остаётся либо строить предположения и переживать, либо грубо не обратить внимания на закрытую дверь.

Юля осталась сидеть и без интереса наблюдала за происходящим. Она думала над словами Саранцева о бесхозном ресторанном угощении и расстраивалась из-за своей недальновидности. Иметь несколько недель на подготовку и упустить одно из наиболее щекотливых обстоятельств!

Антонов справедливо не отнёс к себе предложение приступить к работе и вернулся на своё место. Сел с мрачным видом, закинул ногу на ногу, покачивал ею и смотрел на носок ботинка. Лицо его казалось маской бесстрастия.

Местное отделение «Свободной России» размещалось в подсобках продовольственного магазина на первом этаже жилого панельного дома советской постройки. В комнате с маленькими зарешеченными окошками под потолком царил дух репчатого лука и картофеля, поэтому Наташа всегда заходила сюда с мороженым — из желания добавить праздничных ощущений. В одном углу гудел старенький ксерокс, в другом закипал электрический чайник, у стены на старом деревянном столе стоял компьютер. По всей комнате в беспорядке расставлены стулья и даже одно продавленное потёртое кресло. Людей немного: кто-то упаковывал листовки, кто-то разговаривал вполголоса о неизвестном и необходимом. Обстановка здесь всегда была деловая, словно партия стояла на пороге прихода к власти, но в действительности никто из обитателей подсобки не ожидал ничего подобного.