Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— И всё-таки, я не понимаю насчёт доминантного меньшинства. Если ты не собираешься применять силу, откуда же возьмётся доминирование?

— Это доминирование идейной природы. Мысль не может овладеть всеми людьми одновременно, но, если они увидят в ней ответы на свои проклятые вопросы, она способна распространиться очень быстро. Режим Покровского не может сохраняться вечно — экономические проблемы нарастают, и, с началом очередной финансовой катастрофы, люди потребуют ответов.

— А почему ты говоришь «режим Покровского»? Он ведь только премьер сейчас?

— Потому что Саранцев состоит у него на службе и поперёк желания своего шефа шага никогда не ступит.

— Но почему же его постоянно ругают сторонники Покровского?

— Спектакль разыгрывают. Изображают межпартийную борьбу там, где ею и не пахнет. Без содействия Покровского Саранцев никогда не стал бы президентом, но теперь он усиленно изображает либерала во власти. Причём здесь либерализм? Федеральные телеканалы с утра до вечера расхваливают наш доблестный дуумвират, Дума старательно затягивает петлю на шее свободного Интернета новыми и новыми законами о запрете всего и вся, генералы МВД и ФСБ отнимают у людей бизнесы под маркой борьбы с правонарушениями, непослушным журналистам ломают ноги и рёбра, а то и вовсе убивают. А либеральный президент Саранцев озирает всю эту картину с доброй улыбкой и говорит о необходимости развивать в стране всё самое лучшее и современное во всех областях деятельности. Откуда у нас возьмётся хоть что-нибудь современное, если рядом с любым нужным делом непременно возникает бюрократическое мурло и хватает за горло всякого, кто не пожелает с ним поделиться плодами успеха. Причём, поделиться так, что самому ничего не останется, да и предприятию — тоже.

— Не может же он всё изменить разом — волшебной палочки у него нет.

— Он же не с небес в Кремль спустился. Покровский его вырастил и выпестовал для личных нужд.

— Так уж и вырастил! Он взрослый человек, мужчина, полномочный законный президент. И слушает чьи-то указания? Зачем? Он ведь может другого премьер-министра назначить хоть завтра, а Покровский другого президента — нет. Выборы надо ждать, и там не Покровский победителя назначает.

— Здрасьте, не Покровский! А кто же? У него в руках «Единая Россия», парламент, силовые министры, телевидение, деньги. Следующим президентом выберут того, кого надо, можешь не переживать.

— Я не переживаю, только хочу понять. Зачем проводить выборы, если всё предрешено заранее?

— Для приличия. Для законности, легитимности и тэ дэ и тэ пэ. Не может же он просто выйти и честно объявить народу: я подобрал вам нового президента, любите его и жалуйте. Да и вообще, я думаю, он хочет сам вернуться. Иначе, зачем было огород городить с этим добровольным самоуничижением. У него, по-моему, комплекс мессии. Он искренне считает себя спасителем России и хочет остаться в истории где-то рядом с Петром Первым. Только великих военных побед на его счету пока нет, но ведь и Петька только шведов и турок побеждал, и то не всегда. Простой человек почему-то приравнивает порядок к так называемой «твёрдой руке» и противопоставляет то и другое демократии. Покровский ведь не победил коррупцию, она при нём только выросла, зато он посадил Авдонина, и обыкновенный мужик на улице доволен — олигарха упекли. И плевать ему, что были олигархи, наворовавшие много больше Авдонина, что коррупция предполагает связь между бизнесом и чиновниками, а из чиновников никто вместе с Авдониным на скамье подсудимых не сидел. На худой конец, хотя бы должностные лица налогового ведомства, от которых он якобы спрятал налогооблагаемые доходы. А по-хорошему, вместе с ним должен был сесть какой-нибудь министр, не меньше. Иначе крупной бюрократии дан сигнал: берите олигархов за цугундер и вытряхивайте из них в свой карман столько, сколько сможете. И продолжают трясти, как и раньше. Мало того, коррупционные потери ведь включаются в издержки, и в конечном итоге за всё платим мы, потребители.

— Почему же мы до сих пор в меньшинстве, пусть и доминантном? Кажется, все заинтересованы в нашей победе?

— Потому что большинство населения пребывает в заблуждении. Людям просто заморочили головы. В действительности демократия ведь вовсе не предполагает вседозволенности, наоборот, она гарантирует ответственность перед законом любого человека вне всякой зависимости от количества у него денег или власти. А наши рабочие и крестьяне, да и большое количество инженеров и научных работников почему-то уверены: для наведения в стране порядка нужны бессудные расправы и чуть ли не расстрелы. Хорошо также повесить на Красной площади всех миллиардеров. И объяснить им необходимость укрепления системы правосудия и очищения её от коррупции физически невозможно. Я имел такой опыт. Со сталинистами в принципе говорить не о чем. Стоит перед тобой человек, на вид вроде не сумасшедший, и оправдывает массовый террор утверждением, будто любой рабочий мог тогда написать заявление на своего директора, и тот сразу отправлялся на Колыму. Пытаешься ему рассказывать о социологической структуре заключенных конца тридцатых, в которой преобладали вовсе не директора, а как раз рабочие и крестьяне, не слышит. Просто не слышит! Ладно бы не хотел слушать, не обращал внимания на аргументы, но он физически не слышит. Мне иногда даже казалось — человек генетически изменён. Разговаривать о презумпции невиновности и обязанности обвинения доказывать вину подсудимого тоже бессмысленно. Все уверены: наши органы зря не арестовывают. Если задержанного выпускают на свободу, пусть даже под залог или под подписку о невыезде, сразу возникают разговоры о коррумпированности следствия. Арестован — значит, виновен! Сколько полицейских сериалов построено на этой простой идее! Честный сыщик против продажного адвоката и судьи, он ловит бандитов и убийц, а они выпускают его на свободу. Но всё равно, меня не остановишь.

— Будешь один бороться с целым светом?

— Положим, не один и не со светом. Но примириться с происходящим никогда не смогу.

Наташа прежде с Лёшкой почти не разговаривала, только время от времени о мелких текущих вопросах практической деятельности (например, куда подевались ножницы или степплер). Теперь она с интересом слушала его гладкую речь и не могла удержать мысль от нервных прыжков с одного лишнего вопроса на другой. Зачем ей понадобилось копаться в политических убеждениях застёгнутого мальчишки, она не знала, но понимала главное: ей теперь не уйти отсюда. Худокормова могут повысить или, кто знает, — посадить, но она продолжит посещения продовольственной подсобки, поскольку не видит более осмысленного способа существования.