Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Так мы пройдём? — спросил Конопляник.

Растерянный цербер кивнул, и одноклассники двинулись по коридору в сторону лестницы на второй этаж.

— Кажется, без твоей помощи я бы через их охрану не прорвался, — заметил Саранцев.

— Похоже на то. Как видишь, блат — великая сила.

Они поднялись на второй этаж, мимо прошмыгнули или прошли несколько школьников разных возрастов. Некоторые их проигнорировали, другие остановились и смотрели в спину неожиданным посетителям. Мишка показал дверь учительской, Саранцев коротко постучался и вошёл.

Его встретил громкий смех и многоголосый говор, которые не сразу, но довольно быстро стихли. В наполненной женщинами комнате воцарилась тишина. Все замерли и смотрели на него, сначала с раздражением, затем с недоумением и удивлением, на некоторых лицах Игорь Петрович заметил признаки испуга. Разумеется, на ум неизбежно пришла немая сцена из «Ревизора», с той разницей, что проезжий живчик обществу не являлся, и даже настоящий ревизор с секретным предписанием не объявился вдруг, вопреки ожиданиям, а на пороге комнаты просто возник сам вершитель человеческих судеб. Гоголь не мог ввести в пьесу императора, а теперь жизнь дала нетерпеливым зрителям новый сюжет.

— Здравствуйте. Простите за вторжение, — сказал он, глядя на публику поверх букета. — Вынужден похитить у вас Елену Николаевну.

Неловкость положения усиливала полная неспособность бывшего ученика разглядеть среди присутствующих свою бывшую классную руководительницу. Он никогда не задумывался, узнает ли её при встрече. В редкие минуты размышлений о прошлом лицо Елены Николаевны вставало перед его мысленным взором, но он видел её такой, какой помнил со школьных лет. В учительской несколько столов были сдвинуты для лёгкого праздничного перекуса, стоял электрический чайник, разрезанный и недоеденный торт. Игорь Петрович осознал свою ответственность за вторжение в чужой частный мир и несколько смутился.

— Извините за испорченное торжество, — продолжил он свою глубокую мысль.

— Здравствуйте, — с лёгкой запинкой сказала одна из женщин и сделала несколько шагов в сторону непрошеного гостя, но остановилась на почтительном расстоянии. — Вы к Елене Николаевне?

— К Елене Николаевне. От имени группы бывших мучителей уполномочен пригласить её на празднование юбилея в узком кругу.

Учителя по привычке сохраняли сплочённость коллектива и никоим образом не выделяли из своей среды виновницу торжеств. Казалось, они готовились защищать коллегу от опасного злоумышленника до последней возможности. Мысль о том, что лично президент явился к ним в школу с твёрдым намерением увезти с собой в неизвестном направлении Елену Николаевну, трудно вселялась в головы преподавателей. Они пристально изучали вошедшего человека и пытались осознать происходящее, но без особого успеха.

— Со своей стороны обещаю Елене Николаевне полную безопасность и максимальный комфорт, — уточнил на всякий случай свои намерения Саранцев, сочтя чересчур двусмысленным и недостаточно продуманным своё первое заявление. — Можете за неё не беспокоиться.

Пауза не прерывалась. Саранцев почувствовал себя очень неуютно и едва ли не беспомощно оглядывал лица противостоящих ему женщин. Нужно как-то убедить их в своей подлинности, но возможности для этого отсутствовали начисто. Может, наоборот, прикинуться очень похожим и разыграть юмористическую сценку?

— А мы не беспокоимся! — выкрикнула молодая и бесцеремонная особа в неприлично короткой для среднего учебного заведения юбке. — Мы и Елену Николаевну вам не отдадим, и вас не отпустим!

— Ещё раз извините, но, к сожалению, ресторан ждёт, — слабо упирался президент.

— Ресторан подождёт! Они вас простят за опоздание.

— Галина Степановна, уймись, — сурово заметила вышедшая из строя женщина.

Дородная и даже величественная, она производила впечатление начальницы — видимо, директриса. Лицо её хранило печать неопределённости — поверить во внезапное появление одинокого президента сложно, но факт оставался фактом — он действительно стоял на пороге учительской и создавал ощутимый дискомфорт для всех присутствующих. Директриса лихорадочно подыскивала модель поведения, годную и на случай глупого розыгрыша с двойником, и на реальную катастрофу. Думать о второй возможности директриса явно не хотела, но действовать по первому варианту физически не могла — а вдруг он всё же настоящий?

Саранцев пожалел бедную женщину, но никак не мог ей помочь. Удостоверение он с собой никогда не носил за ненадобностью, а представиться сейчас без доказательств достоверности — значит действовать именно в рамках поведения подставного лица. Да и вообще, глупо ему представляться, да ещё и доказывать свою принадлежность к высшим сферам власти.

— Ну как же! — не желала утихомириться юная Галина Степановна. — Когда ещё нас президент посетит!

Судя по всему, она совершенно не имела печального опыта общения с высокопоставленным руководством. Впрочем, вряд ли она вообще имела хоть какой-нибудь опыт.

Директриса не знала, куда деть руки, и раз за разом оглядывала учительскую в поисках возможных недочётов. Внезапная ревизия её владений на столь высоком уровне доставляла массу беспокойства и вызывала к жизни смешанные желания свернуть мероприятие как можно скорее, но по возможности обрести какую-нибудь выгоду, желательно значительную. Силой задержать президента невозможно, а на ходу спешно сообщить ему насущные просьбы школы — бесплодно. Да и опасно, поскольку косвенно означает бросание камня в огород РОНО, наедине с которым директриса останется после отбытия из её владений главы государства.

— Ладно, девочки, я пойду, — раздался среди тяжёлой паузы туманно знакомый голос.

От педагогического коллектива отделилась и неторопливо подошла к Саранцеву маленькая стройная и женщина с проседью волосах, в строгом старомодном платье. Он и помнил, и не помнил её, но узнал сразу. Вовсе не старая, и даже не моложавая, просто бодрая деловая женщина, привыкшая держать жизнь за грудки. С учениками Елена Николаевна держалась строго, домой на чай не приглашала и в тяжёлых ситуациях не сюсюкала, а говорила скупыми словами суровой правды, заставляя плакать девчонок, а мальчишек — угрюмо молчать с опущенной головой. Они были первым её выпуском как классного руководителя, и она частенько предъявляла им гамбургский счёт, не требуя в ответ преданности. Но на выпускном вечере Саранцев неожиданно испугался одиночества при мысли, что видит Елену Николаевну последний раз. С родителями он тогда поругался, не разговаривал с ними, и, судя по всему, заподозрил последнюю опору жизни в бескорыстном преподавателе.