Юлиу Эдлис - Ждите ответа [журнальный вариант]

Когда в стране разом, можно сказать, в одночасье, все пошло кувырком, вверх тормашками, словно бы по чьей-то властной нездешней воле — не самой ли опять же фантазерки-судьбы?! — в голову ему втемяшилась безумная на первый взгляд, но давно обуревавшая его голубая мечта: о банке, о собственном, частном коммерческом банке, никому, кроме него самого и правления при нем, не подчиняющемся, не подвластном! Праведно, неправедно ли нажитых и бережливо утаенных Павлом Григорьевичем дивидендов от прежней своей деятельности худо-бедно хватило для начального капитала вымечтанного им банка, а там потянулись и другие акционеры — в большинстве своем, как некогда и он сам, бывшие «цеховики» и воротилы подпольного рынка со своими трудовыми накоплениями. И от обилия нулей в графе «кредит» на страницах гроссбуха, невинно-чистого, как слеза ребенка, и свежего, как с пылу с жару сдоба, у Павла Григорьевича прямо-таки рябило в глазах.

Неразбериха в стране росла и набухала перестоявшей квашней. Разобраться в сменяющихся одно за другим противоречивых и невообразимых еще вчера событиях, подобных броуновскому движению, было ему — что ни говори, дельцу старой формации — не под силу. Пришлось на собственный страх и риск набрать чуть ли не с улицы молодых, молоко на губах не обсохло, нового замеса финансистов и бухгалтеров — и среди прочих уже упомянутого Левона Абгаровича Тер-Тевосяна, — хоть про себя-то он нимало не сомневался, что все они до единого прирожденные жулики и мошенники. Да других ему, говоря по правде, и не надо было. С их-то, молокососов, легкой руки будущий финансовый колосс был наречен ни много ни мало «Русским наследием», и название это отцу-основателю без оговорок пришлось по вкусу: было в нем, что ни говори, нечто основательное и даже упреждающе патриотическое.

Деньги на счетах новорожденного банка то как бы сами собою необъяснимо щедро приумножались, либо, напротив, так же без видимой причины исчезали без следа, и Павел Григорьевич после первого — и неизбежного по роду самой его деятельности — микроинфаркта задумался, что с ними и вообще с банком будет в случае его нежданной кончины. И тогда-то пришло ему на ум загодя подготовить себе достойного наследника и продолжателя дела, а им мог стать де-юре и де-факто единственно Грачевский-младший, зеленый в ту пору подросток-сын, с каковой целью он и отправил его на выучку в дальние, собаку на этом деле съевшие заграницы.

Хотя при этом и не отпускала денно и нощно тревожная, опасливая мысль: вдруг да повитуха-судьба вновь нежданно-негаданно переведет стрелки на рельсах жизни и оживут, как птица Феникс из пепла, старые порядки, а уж они-то за здорово живешь прихлопнут «Русское наследие», да так, что и следов его будет не сыскать?..

Меж тем был уже отстроен трехэтажный загородный дом на Рублевке, и квартира приобретена на Кутузовском проспекте вместо старой и куда более скромной в Марьиной Роще, да и счетец про черный день на Кипре успел раздобреть, так и пер пузом вперед.

Но на его беду конкуренты и завистники семимильными шагами идущего в гору «Русского наследия» не дремали и до срока укоротили далеко идущие амбиции Павла Григорьевича прямо у подъезда дома на Кутузовском: три прицельных пули в грудь, да четвертая, контрольная, в голову. Кто убил, из какой такой корысти, так и осталось следствием не выяснено. Не выяснено и по сей день, когда во главе «Русского наследия» стал уже Грачевский-сын, согласно букве и духу новых либеральных правил игры (весьма и весьма, заметим на полях, смахивающей на дворовую игру в казаки-разбойники, причем интересно, что и те, и другие в черных масках состоящие на казенном коште правоохранительных структур) законный наследник.

…Незадолго до своей безвременной кончины, когда художник завершил наконец работу над огромным, по самую крышу, полотнищем, накрепко прикрепленным к металлическим лесам, опоясывавшим фасад и скрывавшим жалкие руины бывшей графской усадьбы, Павел Григорьевич пригласил своих коллег и, возможно, будущих убийц взглянуть на завтрашнее великолепие «Русского наследия». Они восхищенно ахали и охали, всячески похвалили и одобрили самое идею, а один из них на данном затем в плавучем ресторане на Чистых прудах «фуршете» произнес тост, в котором подчеркнул, что новое здание будет как бы олицетворять процветание не одного только банка многоуважаемого Павла Григорьевича, но и всего российского банковского сообщества, за что все выпили до дна и грохнули бокалы об пол.

Тут и кончается история Павла Григорьевича Грачевского и начинается иная, а именно Грачевского Иннокентия Павловича, сына и продолжателя дела павшего безвинной жертвой новых времен, за бешеным аллюром которых ему было не поспеть, отца-основателя, а заодно и той старинной усадьбы на Покровке, которую он успел до своей горестной кончины купить у города за сущие гроши, имея в виду дальнейшее процветание — уже, увы, без него — «Русского наследия».

Охранники же, с которыми приключился вышеприведенный немыслимый, мягко говоря, анекдот, будучи не лыком шиты, не стали дожидаться, пока он станет достоянием широкой гласности, а их самих выдворят за нерадивость вон, и, поклявшись друг другу самой верной вэдэвэшной клятвой, что ни одной живой душе ни слова о не поддающихся никакому объяснению злополучных событиях, уволились по собственному почину. За неимением трудовых навыков и вкуса к иному роду занятий, они тут же нанялись бдеть за безопасностью другого, по соседству, банка, благо в те золотые дни первоначального поспешного накопления капитала банки в Москве возникали как бы из ничего, размножались как грибы после дождя.

Но поскольку до весны было еще далеко и все еще держались жестокие морозы с метелями и пургою, а стало быть, без тех же двух, а перед рассветом и третьей, прощальной, поллитровок, покупаемых, несмотря на полученный жестокий урок, по дешевке все у тех же азербайджанцев на рынке, было никак не обойтись, взаимная верная клятва — никому ни слова! — как-то сама собою стала понемножку выветриваться из памяти, чтобы со временем и вовсе испариться. И вскоре вся округа — Покровка, Маросейка, Яузский и Чистопрудный бульвары — и прежде всех свои же братья-охранники из соседних банков-соперников и, само собою, недоброжелателей «Русского наследия» — узнала о приключившемся той ночью из ряда вон событии. К тому же рассказы участников и, фигурально, героев той приснопамятной, можно сказать без преувеличения, чертовщины с каждым днем обрастали все более невероятными, устрашающими, кровь стыла в жилах, подробностями, не вмещающимися в воображение даже самых легковерных слушателей.