Сергей Парфёнов - Виа Долороза

– Директор, е-моё! Коллектив голодает, а ты в ус не дуешь?

– Ха! Я вас умоляю… – беспечно откликнулся Аркадий. – Ща всё будет! Только не надо обидных слов…

Он вышел из-под навеса, где они укрывались от дождя, и быстро растворился в окружавшей их толпе. Игорь грустно оглянулся по сторонам. Теперь, когда он вспомнил о своем желудке, голод начал терзать тягучим, настойчивым желанием. В это время старик, раздававший чай и галеты, подошел к ним и спросил:

– Молодые люди, чай будете?

– Спасибо… Я уже… – Илья поднял в руке пустую баночку. – Вы вот ему предложите…

Старик вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь кивнул. Старик выудил из сумки ещё одну баночку и протянул её Игорю. Затем открыл термос и принялся аккуратно наливать чай. От тонкой янтарной струйки, льющейся из термоса, стал подниматься блеклый ароматный пар.

– Мацу будете, молодой человек? – спросил старик, поправив очки на носу, и затыкая термос широкой пробковой крышкой.

– Спасибо! Мне чая хватит…

Игорь поднес баночку ко рту и сделал осторожный глоток. Чай, может оттого, что все происходило на свежем воздухе, а может оттого, что действительно был каким-то особенным, показался удивительно вкусным. Игорь почувствовал, как выпитая жидкость приятными толчками проходит по пищеводу. Старик внимательно посмотрел на Игоря поверх неказистой черной оправы и произнес:

– А вы, наверное, думаете, что я вам простую сухую лепешку предлагаю? Нет, молодой человек! – старик покачал головой. – Маца – это хлеб свободы! Этим хлебом питались евреи во время исхода из Египта! Вот так вот! Нда-с!

Игорь вежливо улыбнулся в ответ. Слушать странного старика и пить на свежем воздухе ароматный чай было забавно… Перехватив баночку в другую руку, чтобы нагревшееся стекло перестало обжигать ладонь, Игорь сделал очередной глоток, а вот Илья после легкого перекуса, похоже, был не прочь и подискутировать. Облокотившись плечом на стойку навеса, он сказал важным голосом:

– Отец… Ну, стали б мы тут упираться, чтоб потом сидеть на твоем сухом хлебе… На фига нужна такая свобода?

Старик перевел на него строгий взгляд и сказал нравоучительно:

– Вы можете считать меня старым чудаком, молодой человек!… Но только не думайте, что если завтра этот путч закончится, мы сразу заживем счастливо и сытно… Так не бывает!… Тем, кто ушел из египетского рабства, было суждено умереть в пустыне и лишь новому поколению предстояло из сборища людей стать нацией… Надо привыкнуть ко вкусу сухого хлеба для того, чтобы потом ваши дети могли есть сдобный хлеб! Вот так вот, молодые люди! Нда-с! Если баночки больше не нужны, я их заберу, с вашего позволения…

Собрав дефицитную тару, старик деловито принялся вытряхивать из нее прилипшие чаинки, а потом убрал баночки обратно в сумку. Илья упрямо улыбнулся.

– Ну, дед! У тебя прямо целая философия! – буркнул он. – Вот только не думаю, что она у правильная. Человек всегда стремится жить лучше… А иначе чего бы мы здесь делали?

Неожиданно их диспут был прерван густым звуком из громкоговорителя. Из мощного динамика, укрепленного на фасаде здания Правительства, громким командным голосом пробухало:

– Друзья! Соотечественники! К вам обращается начальник штаба обороны здания правительства генерал-майор Курской! Угроза насильственных действий против российского руководства возрастает! Я прошу всех кадровых офицеров и офицеров запаса, имеющим боевой опыт, собраться у правого крыла Дома правительства. Медиков и граждан, имеющих медицинское образование прошу подойти ко входу, где будет организован медицинский пункт… Остальных прошу подключиться к сооружению баррикад вокруг Белого дома! Реакция и террор не должны пройти! Я верю в вас, друзья! Все на баррикады!

– Баррикады, баррикады! – нестройно подхватила площадь.

Илья обернулся к старику и обжег его шальными глазами.

– Все, дед! Иди домой… Теперь ты нам будешь только мешаться!

Старик от его слов обиженно сгорбился, – взгляд его темно-коричневых глаз стал похож на взгляд собаки, которую незаслуженно ударили палкой. Шаркая и ссутулившись, он поплелся прочь. Его темная фигурка несколько раз мелькнула между спин пикетчиков и растворилась в толпе. Игорь осуждающе посмотрел на товарища.

– Илюша… Ты не прав… Он твоего совета не спрашивал, когда сюда приходил…

Илья замялся неуютно, а потом преувеличенно бодрым голосом ответил:

– Да ладно… Он нам потом нам ещё спасибо скажет!

Через несколько минут площадь перед Белым домом напоминала огромный разворошенный муравейник. Каждый из добровольных защитников что-то нес, тащил, волок к сооружаемому по периметру площади уродливому валу. На баррикады шло все, что можно сдвинуть или перетащить – вывороченные бетонные бордюры, урны, скамейки и мусорные баки. Нашли применение даже ограде расположенного рядом детского парка – её разобрали в считанные минуты: вскоре на ее месте теперь стоял лишь редкий частокол из чугунных столбов, глубоко зацементированных в землю, и поэтому не тронутых. Вместе с Игорем и Ильей тащил к баррикаде тяжеленную скамейку худой, белобрысый парень в синем спортивном костюме. Сопел, шмыгал носом и ругался забавно: "Важка, зараза! Брешешь, не возьмешь, сволота! Усе равно мы тебе прибудуим!" Громкоговоритель, укрепленный на Белом доме, подогревал и без того бурный энтузиазм защитников Белого дома.

–Товарищи! – разносилось над площадью. – Совет министров Российской Федерации только что принял решение о незаконности введения чрезвычайного положения в Москве! В Ленинграде Ленсовет решительно осудил действия КЧС и принял решение подчиняться только законно избранной власти во главе с Владимиром Бельциным! Россия не подчиняется диктатуре! Ура, товарищи!

Собравшиеся у Белого дома, не переставая тащить свою добычу, встречали такие известия одобрительным свистом и дружным "Ура". Всеобщее ликование достигло апогея, когда к Белому дому походным строем, при старых царских знаменах, бряцая кривыми шашками и ослепительно сверкая начищенными до блеска сапогами, подошли казаки.

– Ура казакам! – в едином порыве грохнула площадь.

– Ур-ра! – лужеными глотками отозвались казаки.

Баррикада на глазах стала принимать всё более и более грозный вид. И когда уже стало казаться, что сооружен неприступный бастион (метра три высотой), издалека вдруг начал доноситься неясный гул. Вдали словно заработали сотни отбойных молотков. Всеобщий энтузиазм затих, сменился недоумением, а потом настороженностью. Собравшиеся у здания правительства, наконец-то, почувствовали опасность, которую до сих пор, похоже, никто не хотел признавать. Некоторые начали забираться на баррикаду, пытаясь разглядеть причину неясного шума, но большинству почему-то стало казаться, что баррикада, – все эти бревна, мусорные баки, в беспорядке наваленные посреди дороги, всё это будет с легкостью разметано одним ударом тяжелого бронированного тарана.