Чак Паланик - Бойцовский клуб [litres]

Третий бой, я прихожу в себя – и наступает время третьего боя. В бойцовском клубе нет имен.

Твое имя не имеет значения.

Твоя семья не имеет значения.

Судя по всему, третий противник знает, что мне нужно, и зажимает мою голову в жаркой темноте. Удушающий захват, не вырубающий человека полностью. Третий противник держит мою голову на сгибе локтя, будто младенца или футбольный мяч, и лупит меня кулаком по лицу.

Пока мои зубы не прокусывают щеку изнутри.

Пока дыра в щеке не достигает угла рта и не объединяется с ним в рваную ухмылку, которая тянется из-под носа к уху.

Третий противник колотит, пока не разбивает себе руку.

Пока я не начинаю плакать.

Все, что любишь, отвергнет тебя или умрет.

Все, что создашь, будет выброшено на помойку.

Все, чем ты гордишься, обратится в прах.

Я – Озимандия, царь царей.

Удар – и мои зубы с лязгом смыкаются на языке. Часть языка падает на пол, и ее отшвыривают в сторону.

Крошечная фигурка миссис Патрик Мэдден, стоящая на коленях рядом с телом супруга, богачи – люди, которых они называли друзьями, – высятся над ними, пьяные и хохочущие.

Жена спросила: «Патрик?»

Лужа крови растекается дальше и дальше, достигает ее юбки.

«Патрик, хватит, прекрати быть мертвым», – говорит она.

Кровь поднимается по подолу ее юбки, карабкается под действием капиллярных сил, от волокна к волокну.

Вокруг меня орут члены проекта «Хаос».

Миссис Патрик Мэдден тоже начинает кричать.

А в подвале бара «Арсенал» Тайлер Дердан сползает на пол теплым клубком конечностей. Великий Тайлер Дердан на мгновение стал совершенством. Сказал, что мгновение – все, чего можно ждать от совершенства.

А бой продолжается, потому что я хочу умереть. Потому что лишь в смерти мы обретаем имена и перестаем быть частью проекта «Хаос».

Тайлер стоит рядом, ангельски блондинистый и прекрасный. Моя воля к жизни меня поражает.

Я – окровавленный биоптат, присохший к голому матрасу в своей комнате в «Мыловарне на Пейпер-стрит».

В комнате ничего нет.

Мое зеркало с фотографией моей ступни, с того дня, когда у меня десять минут был рак. Хуже, чем рак. Зеркала нет. Дверь шкафа распахнута, и внутри нет моих шести белых рубашек, черных брюк, нижнего белья, носков и туфель.

– Поднимайся, – говорит Тайлер.

Внутри всего, что я считал само собой разумеющимся, растет нечто ужасное.

Все развалилось.

Мартышки-астронавты ушли. Забрали все – жир от липосакций, койки, деньги. В первую очередь – деньги. Оставили только сад и арендованный дом.

– Последнее, что нам предстоит, – это твоя мученическая смерть. Твоя великая кончина.

Как будто смерть – не печальное, унылое происшествие, а радостное, бодрящее событие.

Ох, Тайлер, мне больно. Просто убей меня.

– Поднимайся.

Убей меня наконец. Убей. Убей. Убей. Убей.

– Это должно быть знатное зрелище, – произносит Тайлер. – Только представь: ты стоишь на крыше высочайшего в мире здания, которое захвачено проектом «Хаос». Дым валит из окон. Столы сыплются на уличные толпы. Настоящая опера смерти, вот что тебя ждет.

Нет, говорю я. Ты достаточно меня использовал.

– Не будешь сотрудничать, мы займемся Марлой.

Веди, киваю я.

– Тогда выметайся из постели, – говорит Тайлер, – и садись в машину.

Итак, мы с Тайлером – на крыше Паркер-Моррис-билдинг, и у меня во рту пистолет.

Нам осталось жить десять минут.

Через десять минут Паркер-Моррис-билдинг исчезнет. Я знаю это, потому что знает Тайлер.

Прижимая дуло пистолета к моему нёбу, Тайлер говорит:

– На самом деле мы не умираем.

Языком отталкиваю дуло к уцелевшей щеке и замечаю: Тайлер, это про вампиров.

Нам осталось восемь минут.

Пистолет нужен на тот случай, если полицейские вертолеты доберутся сюда первыми.

В глазах Господа на крыше один человек засунул пистолет себе в рот, но пистолет этот держит Тайлер, и это моя жизнь.

Возьми курящуюся девяностовосьмипроцентную азотную кислоту и смешай с серной в пропорции один к трем. Получишь нитроглицерин.

Семь минут.

Смешай нитроглицерин с опилками – будет добрая пластичная взрывчатка. Многие мартышки-астронавты смешивают нитроглицерин с хлопком и добавляют в качестве сульфата английскую соль. Это тоже работает. Другие мартышки используют парафин в смеси с нитроглицерином. У меня с парафином никогда ничего не получалось.

Четыре минуты.

Мы с Тайлером стоим на краю крыши, у меня во рту пистолет. Интересно, насколько он чистый.

Три минуты.

Потом кто-то кричит: «Стой!» – и на крыше появляется Марла.

Она направляется ко мне, потому что Тайлер исчез. Пуф. Тайлер – моя галлюцинация, не ее. Как по мановению волшебной палочки, он исчез. И теперь я стою с пистолетом во рту.

– Мы за тобой следили! – кричит Марла. – Все ребята из группы поддержки. Ты не должен этого делать. Положи пистолет.

За спиной Марлы – больные раком кишечника, мозговыми паразитами, туберкулезом. Они шагают, хромают, катятся на инвалидных креслах ко мне.

– Подожди! – просят они.

Холодный ветер доносит до меня их голоса:

– Остановись!

И:

– Мы можем тебе помочь!

– Позволь нам помочь тебе.

В небе слышится стрекот полицейских вертолетов.

Я кричу: уходите! Убирайтесь отсюда. Это здание вот-вот взорвется.

– Мы знаем! – отвечает Марла.

Для меня это – момент полного прозрения.

Я убиваю не себя, кричу я. Я убиваю Тайлера.

Я – Жесткий Диск Джо.

Я помню все.

– Это не любовь, – кричит Марла, – но, думаю, ты мне тоже нравишься!

Одна минута.

Марле нравится Тайлер.

– Нет, мне нравишься ты, – повторяет Марла. – Я вижу разницу.

И ничего не происходит.

Ничего не взрывается.

Уткнув дуло в уцелевшую щеку, я говорю: Тайлер, ты смешал нитроглицерин с парафином.

Парафин не работает.

Я должен сделать это.

Полицейские вертолеты.

И я нажимаю спусковой крючок.

В доме отца моего обителей много. Разумеется, нажав спусковой крючок, я умер.

Лжец.

И Тайлер тоже умер.

Над головой кружат полицейские вертолеты, а Марла и люди из группы поддержки, которые не могут спасти себя, пытаются спасти меня – конечно, мне пришлось нажать спусковой крючок.

Это было лучше, чем реальная жизнь.

И твое единственное совершенное мгновение не может длиться вечно.

На небесах белым-бело.

Обманщик.

На небесах царит тишина, и все носят обувь на резиновой подошве.

На небесах я могу спать.

Люди пишут мне на небеса, уверяют, что помнят меня. Я их герой. Я поправлюсь.

Ангелы здесь ветхозаветного типа, легионы и лейтенанты, небесное воинство, которое работает по сменам и суткам. Кладбище. Вместе с едой на подносе – таблетки в бумажном стаканчике. Игровой набор «Долины кукол».