Чарльз Буковски - Интервью: Солнце, вот он я

О красоте

Красоты не бывает, особенно в человеческом лице… то, что мы зовем физиогномикой. Все это математика и организация черт лица в нашем воображении. Вроде как: если нос слишком не торчит, височки по моде подстрижены, мочки не слишком огромные, волосы длинные… Какой-то мираж обобщений. Люди некоторые лица считают красивыми, хотя на самом деле эти лица не таковы. Это математическое уравнение нуля. «Истинная красота», разумеется, происходит из характера. А не из того, какой формы брови. Вот мне говорят: посмотри — столько красивых женщин… черт, да все равно что в миску с супом смотреть.

Об уродстве

Уродства тоже не существует. Есть дефекты, но самого по себе «уродства» не существует… Я сказал.

Однажды

Стояла зима. Я умирал с голоду в Нью-Йорке, пытаясь стать писателем. Не ел дня три или четыре. И вот наконец сказал: «Сейчас съем огромный кулек попкорна». И господи, я так давно не пробовал никакой пищи, так хорошо это было. Каждое ядрышко, понимаешь, каждое — оно было как стейк! Я жевал его, и оно падало в мой бедный желудок. И желудок говорил: «СПАСИБО! СПАСИБО! СПАСИБО!» Я был на седьмом небе — просто шел по улице, и тут рядом оказались два парня, и один сказал другому: «Господи Иисусе!» Другой ему: «Чего?» — «Ты видел? Идет мужик и жрет попкорн? Господи, какой ужас!» И остаток попкорна меня уже не радовал. Я думал: ты что этим хотел сказать — «какой ужас»? Да я тут, считай, в раю. Наверное, я был какой-то неумытый. Ебнутого же всегда легко распознать.

О прессе

Мне как бы нравится, когда на меня нападают. «Буковски отвратителен!» А меня прикалывает, понимаешь, мне нравится. «Ох, он кошмарный писатель!» Мне еще прикольнее. Я этим вроде как питаюсь. Вот когда мне говорят: «Эй, а знаешь, тебя в таком-то университете преподают», у меня отвисает челюсть. Не знаю… когда тебя слишком принимают, это страшно. Ощущение, будто что-то не так сделал.

Мне нравится, когда обо мне говорят плохое. Это увеличивает [книжные] продажи, и я себя начинаю чувствовать воплощением зла. Хорошим мне себя ощущать не нравится, я и так хороший. Но зло? Да. От этого во мне появляется лишнее измерение. (Показывает мизинец левой руки.) Видал пальчик? ( Мизинец как будто парализован буквой «Г».) Я его сломал, однажды ночью пьяный был. Не знаю как, но… Наверное, сросся неправильно. Но с буквой «а» на клавиатуре [машинки] работает отлично и… да какого черта… придает мне колориту. Видишь, теперь у меня и колорит есть, и многомерность. (Смеется.)

О храбрости

Большинству так называемых храбрецов недостает воображения. Они как будто не способны представить, как будет, если что-то пойдет наперекосяк. А истинные храбрецы пересиливают свое воображение и делают то, что должны.

О страхе

Ничего о нем не знаю. (Смеется.)

О насилии

Мне кажется, насилие часто понимают неверно. Какое-то насилие необходимо. Во всех нас есть энергия, требующая выхода. Я думаю, если ее сдерживать, мы сойдем с ума. Предельное миролюбие, которого мы все желаем, не есть нечто желанное. Мы не так устроены. Вот почему мне нравится смотреть бокс, а в молодости с кем-нибудь помахаться в переулках тянуло. «Почетный выброс энергии», как иногда называют насилие. Безумие бывает «интересное» и «отвратительное». Есть хорошие и дурные формы насилия. По сути, это очень широкое понятие. Пусть оно только реализуется не слишком за счет других, и все в порядке.

О физической боли

Когда я был пацаненком, меня сверлили. У меня были такие здоровенные чирьи. От физической боли матереешь. Когда я лежал в больнице, мне их сверлили, зашел один мужик и говорит: «Я никогда не видел, чтобы под иглу ложились с таким хладнокровием». Это не храбрость — если тебя достаточно лупит физической болью, ты слабеешь, — это процесс, приспособление.

Вот к умственной боли приспособиться нельзя. Не подпускайте ее ко мне.

О психиатрии

Что получают психиатрические пациенты? Они получают счет.

Мне кажется, проблема отношений между психиатром и пациентом в том, что психиатр работает по учебнику, а пациент к нему поступает из-за того, что с ним или с ней сделала жизнь. И хотя в учебнике может оказаться что-нибудь полезное, страницы в книге никогда не меняются, а пациенты всегда немного отличаются друг от друга. Индивидуальных проблем больше, чем страниц. Ясно? Слишком многие сходят с ума от одной фразы: «Столько-то долларов в час; когда звенит звонок, ваше время истекло». От одного этого тот, кто близок к помешательству, совсем помешается. Только они начнут раскрываться, только им станет хорошо, как мозгоправ говорит: «Сестра, следующего, пожалуйста», а цена уже зашкаливает, и это тоже ненормально. Все это настолько житейски, что смердит. Парень хочет взять тебя за жопу. Он не желает тебя исцелить. Ему твои деньги подавай. Когда звенит звонок, вводите следующего «психа». И чувствительный «псих» поймет, что, когда зазвенит звонок, ему пиздец. Безумие лечить нельзя по часам, да и счетов тут не бывает. Большинство психиатров, которых я видел, сами близковато к краю стоят. Но им слишком комфортно… Мне кажется, им всем чересчур комфортно. Мне кажется, пациенту не помешает увидеть немного безумия и у самого врача. Ай-ай! (Раздраженно.) ПСИХИАТРЫ СОВЕРШЕННО БЕСПОЛЕЗНЫ! Следующий вопрос?

О вере

Вера — это нормально для тех, у кого она есть. Только меня ею не грузите. У меня больше веры в своего сантехника, а не в вечное существо. Сантехники хорошо работают. После них говно течет как надо.

О цинизме

Меня всегда обвиняли в том, что я циник. По-моему, цинизм — показуха. По-моему, цинизм — слабость. Он говорит: «Всё не так! ВСЁ НЕ ТАК!» Понимаешь? «Это не так! То не так!» Цинизм — слабость, которая не дает человеку приспособиться к тому, что происходит в данный момент. Да, вот именно, цинизм — слабость, как и оптимизм. «Солнышко светит, птички поют — улыбайся». Это тоже параша. Правда залегает где-то посередке. Что есть, то и есть. А если ты не готов… очень жаль.

Об общепринятой морали

Ада, может, и нет, но те, кто судят, запросто могут его создать. Мне кажется, люди слишком ученые. Во всем. Им надо понимать, что с ними происходит, как на это реагировать. Придется здесь использовать странное понятие… «добро». Не знаю, откуда оно берется, но у меня такое чувство, что в каждом из нас от рождения есть некий нерушимый штамм добра. Я в Бога не верю, но верю в то, что это «добро», как по трубе, течет сквозь наши тела. Его можно взращивать. Это всегда волшебство, когда на забитой трассе чужой человек сдает вбок, освобождает тебе место, чтоб ты мог полосы поменять… Это вселяет надежду.