Саша Ино - Рыбы

Лето в год, когда парню исполнилось пятнадцать, он проводил во дворе. В тени под сенью городских деревьев мог спокойно зачитываться любимой научной фантастикой. По обыкновению, Сэму ни до кого не было дела. Но все изменилось, когда высокая и худая девчонка, незнакомой смуглокожей наружности, впервые пересекла их двор с тяжелыми пакетами в руках. Рыночная одежда — блеклый желтоватый топ и короткие бежевые шорты, выдавали в их обладательнице человека низкого происхождения. А внешность — ранее незнакомого и нездешнего. Но Сэма чем-то привлекла девчонка. Может, покорностью, с которой она тащила неподъемные сумки. Пальцы раскраснелись от неудобных и врезающихся в кожу ручек, плечи перекосил вес, а худая спина выгнулась колесом так, что через ткань топа проступала костлявая линия позвонков. А может, стойкостью — несмотря на то, что худое тело грозило вот-вот сломаться от нагрузки, девчонка продолжала переставлять длинные ноги в старых запыленных сандалиях и двигаться в нужном ей направлении. Сэм с жадностью рассматривал черты незнакомки — длинные темно-каштановые волосы были схвачены резинкой у основания, закручены в небрежный хвост и свисали до остро выступающих лопаток в подобии кренделя, редкие кудряшки прятали миниатюрные почти кукольные уши с синими точками серег. Округлый немного вздернутый нос, родинка на щеке и глаза — огромные карие, почти бездонно печальные. Даже через годы Сэм прекрасно помнит этот взгляд, будто немым укором врезавшийся в сознание.

С того момента парень стал видеть девчонку чаще. Почти каждый день. Вскоре он поймал себя на мысли, что намеренно ищет встречи, высматривает ее и дожидается на облюбованной лавке. Маршрут передвижений незнакомки оставался неизменным: через двор с пакетами в сторону старых пятиэтажек. Сэму хотелось подойти, завести беседу, дотронуться до хрупких плеч — но это уже были мечты. Он не решался. Так и продолжал наблюдать за дамой сердца из своего читательского укрытия.

Вскоре соседки-старухи разнесли сплетни по всем семи подъездам дома какой-то незримой цепочкой передач. Оказывается, худой и молчаливой девочкой заинтересовался не только Сэм. Выяснилось, что ее звать Соня. С матерью они перебрались в Москву из Молдавии. Девочка живет в одной из муниципальных каморок, выделенной ЖЭКом, куда ее мать устроилась то ли уборщицей, то ли дворником. Тогда данные профессии еще не были оккупированы друзьями из бывших советско-азиатских республик, но процесс найма дешевой рабочей силы уже набирал обороты. Иммигранткам повезло устроиться. Молва так же донесла, что «девке-то уже четырнадцать, а в школу не устроена», а мать «видно, эта-то кошелка пьет по-черному».

Сэма не беспокоили подробности жизни матери его объекта наблюдений. Но вот сама Соня — вполне, и имя оказалось приятно-красивым, тихим таким, смиренным, подходящим образу. В общем, парень теперь лелеял мечты о знакомстве. Часто представлял первый разговор, как подойдет, коснется ладонью блестящего смуглого плеча, казавшегося наделенным необычайным бархатом кожи. Выдумывал реакцию Сони: то девушка удивленно хлопала глазами, и ее губы растягивались в смущенной улыбке, то она покорно опускала голову и боялась посмотреть на своего поклонника. Но в любом случае, желания Сэма оставались лишь мечтаниями незрелого пубертария. Август заканчивался, смывая с земли летние краски часто накрапывающими дождями. Парень по-прежнему выходил читать во двор, но теперь все чаще в его руках можно было обнаружить черный зонт. Нинель Марковна заинтересованно провожала сына взглядом, но терпеливо молчала. В конечном итоге, он просто читал под дождем, а не курил или бухал по подъездам как дети знакомых.

У Сони зонта не было. Она стойко сносила удары стихии, что весьма угнетало Сэма. Ему хотелось защитить и просто стать полезным для этой хрупкой всегда безропотной девчонки. И когда за обедом с матерью парень завел разговор о столь приглянувшейся ему молдаванке, он руководствовался исключительно благими побуждениями. В тот день дома больше никого не было: отец в очередных научных разъездах, а брат с сестрой по своим делам, кои память не сохранила. Поэтому Нинель Марковна довольствовалась театром лишь для одного зрителя — Сэма. Стоило ему обронить пару добрых слов о Соне, как женщина замолчала, резко отодвинула тарелку с супом и, скрестив окольцованные пальцы в жесте мольбы, прикрыла глаза. Сэм не понял, что конкретно произошло и что именно было «не так», но даже лязг ложки об отставляемую матерью тарелку показался укоризненным. Выдержав воистину «чеховскую» паузу, Нинель Марковна с доверительным снисхождением уставилась на сына и начала вкрадчиво втолковывать правду. Свою правду. Вышло, по обыкновению, красноречиво.

«Самуилчик, — приторно-ласково начала женщина, мгновенно напрягая Сэма отвратительной уменьшительно-ласкательной формой и без того ненавистного имени, — ты же понимаешь, что эта Соня не еврейка. И, упаси Господь, даже не гой… то есть русская. Она приезжая! — это слово Нинель Марковна выговорила с каким-то первобытным ужасом, отчего у Сэма даже выпала ложка из руки. — Они влюбляют в себя молодых людей из хороших семей, развращают их, беременеют. Потом женят на себе и спаивают. А в итоге забирают их квартиры! Ты что, хочешь, чтобы папины труды пошли насмарку и нам стало негде жить?»

Конечно же, Сэм не желал семье разорения. Он не совсем понял связи между своей детской влюбленностью и квартирным вопросом, как и не понял возможных мотивов Сони на построение столь зловещего и коварного плана, тем более, что сама девушка никак не проявлялась в сторону Сэма и его жилплощади. Но в то время парень еще верил матери, безоговорочно полагая, что плохого Нинель Марковна не посоветует. Он перестал ходить во двор и искать встреч. Не перестал лишь мечтать и изредка провожать глазами худосочный силуэт, размытый каплями дождя на оконном стекле. От присутствия Сони где-то рядом становилось теплее.

Однажды Соня исчезла. Не появлялась несколько дней во дворе, и Сэм занервничал. Установил пост наблюдения возле окна, не отходя ни на шаг. Вскоре слухи принесли нервам успокоение — раз и навсегда. Мать Сони сбила машина, насмерть. «Допилась, — подвели итог сердобольные старухи-шептуньи, — а дочку-то ейную в детдом отправили. У ней же никого». Сэм не слушал подробности — главное он понял сразу. Сони больше нет. Его Соню отняли навсегда, взяли и насильно вырвали из их мира. Иллюзия тепла рассеялась.

Сначала даже не верилось, парень не мог устаканить в голове произошедшее. Целый день он провел в апатичной прострации, даже мысли будто онемели. Ночью сон не шел, не помогали ни книга, ни счет — все казалось неуместно чужим. Парень вылез из постели и подошел к окну, опираясь ладонями на широкий подоконник. Из окна открывался вид на двор: опустелый, по-ночному мрачный и холодный. Он стал таким без Сони. И не только двор. Весь мир вокруг приобрел черты тотальной бессмысленности. И огромная невыказанная любовь в душе Сэма сейчас походила на треснувший хрустальный шар. Он медленно терял прежние очертания и рассыпался на сотни острых кусков. Собственная ненужность и отрешенность заполняли пустоту равнодушием. Парень в одночасье утратил веру в людей и их здравый смысл, авторитет матери более ничего не значил, как и она сама. «Отравление окружающими» — назовет свое тогдашнее состояние Сэм много лет спустя. Но ничего подобного, как с Соней, он в жизни больше ни к кому не испытывал. Будучи исследователем по сути, парень четко усвоил урок и задавил в душе даже небольшой намек на потребность любви. Раз и навсегда. Он умел.