Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

По мнению Рассела Белка, Хэллоуин выражает социально-политическую напряженность в обществе. Он считает, что популярность праздника неотделима от социально-политической конъюнктуры: отмечая Хэллоуин, общество как бы освобождается от напряжения, вызванного ощущением потери контроля над ситуацией. Белк согласен с мнением Вуда: возрождение интереса к фильмам ужасов в 1970‐е и 1980‐е годы представляет собой реакцию на религиозный фундаментализм, возросший консерватизм, появление СПИДа и, как следствие, ограничение религиозных, политических и сексуальных свобод [354] Некоторые склонны разделять эту точку зрения и в наши дни. См.: Ibid. P. 510, где Белк цитирует Вуда (1986). . Другие исследователи связывают успех этого праздника с войной во Вьетнаме или, несколько позднее, с опасениями, порожденными «спорной политикой и <���…> непредсказуемой экономикой» администрации Джорджа У. Буша [355] См.: Morton L. Trick or Treat. P. 198. . И все же, почему социально-политическую напряженность надо снимать при помощи садистских мистификаций или посредством возрождения языческих обрядов? Разве ужасы — это лучшее лекарство от социальных и политических проблем?

Проанализировав содержание городских легенд и их влияние на обряды Хэллоуина, Билл Эллис утверждал, что все «страшилки» на тему вредоносных угощений — выдумка. По мнению Эллиса, эти выдумки возникли для того, чтобы поставить детский праздник под контроль взрослых — «кто не подчиняется взрослым „правилам“ отмечания Хэллоуина, тот рискует жизнью» [356] Ellis B. Safe Spooks. P. 24. . Жуткие истории про убийства детей позволили старшему поколению продемонстрировать младшим суровые опасности мира взрослых; тактика запугивания и иррациональные страхи — вот что лежит в основе современного празднования Хэллоуина [357] Ibid. P. 40, а также 32, 39. . Эллиса больше всего интересовала динамика взаимоотношений «взрослый — ребенок» и поэтому он не придал значения тому, что распространение жестоких мистификаций может означать нечто большее, чем просто перемена возрастных ролей. Устрашающие выдумки могли появиться потому, что и взрослые, и дети испытывали потребность в новых мифах, чтобы выразить новые складывающиеся представления и о смерти, и о людях [358] См., например, следующие изображения: http://www.cleveland.com/parma/index. ssf/2015/10/too_bloody_gory_or_just_hallow.html. . Сколь бы стерильным и безопасным празднование Хэллоуина ни выглядело в респектабельном квартале, его природа останется неизменной.

К началу 1990‐х годов, отчасти благодаря вышеупомянутым городским легендам, празднование Хэллоуина было приспособлено к новым реалиям и устремлениям. Древние истоки празднества с его страстью к жертвоприношениям и тягой к нежити были реанимированы, и Хэллоуин обрел второе дыхание. Садистские легенды сыграли здесь главную роль. Этот аспект праздника нельзя недооценивать хотя бы потому, что это и есть его главный козырь, который энергично предлагает реклама:

Здесь собрано все, что понадобится мальчику для самого жуткого из праздников: кровь, куски плоти, слизь и многое другое. По мере овладения терминологией обряда читатель сможет стать маньяком-ученым, ставящим свои страшные опыты. Пошаговые инструкции, снабженные фотоиллюстрациями, помогут даже самым невнимательным читателям создать свой собственный кошмар Хэллоуина [359] См.: Owen R. The Halloween Gross-Out Guide. New York: Rosen Publishing, 2013. .

Итак, легенды про жертвоприношения во время Хэллоуина и фильмы ужасов, приуроченные к Хэллоуину, однозначно связывают популярность этого праздника с насилием (независимо от того, базируется эта связь на исторических фактах о происхождении этого языческого праздника или нет), и именно оно стало главным фактором, обусловившим популярность Хэллоуина. В новой культурной атмосфере 1990‐х празднество, которое антропологи в 1950‐х и 1960‐х считали доживающим последние дни, приобрело ошеломляющий успех благодаря этому новому смыслу, который вкладывает в него наша культура [360] О важном значении обрядов и верований для повседневной жизни и потребительского поведения см.: Rook D. W. The Ritual Dimension of Consumer Behavior // Journal of Consumer Research. 1985. 12. P. 251–264. . Одно из подтверждений этой гипотезы — элементы Хэллоуина стали проникать в другие праздники. Вот что пишет по этому поводу Лиза Мортон:

Хэллоуин приобретает все более и более откровенно устрашающие черты; все больше натурализма и зловещих аттракционов. Продолжают расширяться географические и временные рамки Хэллоуина. В 2011 году аттракционы ужасов стали частью других праздников — например, в «Синистер Поинте» в Бри, штат Калифорния, теперь предлагают зрителям элементы тематических кошмаров во время Рождества и Дня св. Валентина. Зловещие аттракционы становятся востребованными круглый год — не только в конце октября [361] Morton L. Trick or Treat. P. 198. .

История успеха Хэллоуина наглядно демонстрирует растущую потребность в развлечениях, сфокусированных на теме насильственной смерти.

Может ли сказанное выше пролить свет на причины распространения других верований и обрядов, связанных с тематикой смерти? Можно ли считать, что акцент на человеческих жертвоприношениях, на негуманном отношении к человеку и образы насилия, которые способствовали возродившемуся интересу к Хэллоуину, также ответственны за возросшую популярность культа Santa Muerte и черного туризма в начале 2000‐х годов? Исследования показывают, что ответственность за мрачные излишества танатотуризма лежит не только на организаторах такого рода специфических экскурсий, но что они реагируют на растущий интерес публики к различным «забавам» такого рода, имеющим отношение к тематике смерти [362] Foley M., Lennon J. J. JFK and Dark Tourism: A Fascination with Assassination // International Journal of Heritage Studies. 1996. N 2. P. 198–211. . И дело тут не в Хэллоуине или в индустрии развлечений, эксплуатирующей тему смерти, ибо не они породили этот массовый спрос, а в новом отношении к человеческой жизни, которое вызвало тягу к таким развлечениям. Отрицание исключительной ценности человеческой жизни — вот тренд, который определяет моду в индустрии развлечений. Может ли зацикленность на теме убийства и стремительная диверсификация обрядов, связанных со смертью, происходящая в культуре, которая категорически отрицает смерть, рассматриваться как важный элемент коммодификации смерти? Беспрецедентный сдвиг в организации похоронных обрядов, о котором говорилось выше, тоже может быть рассмотрен в качестве составной части коммодификации смерти.

Антропологи отмечают «всплеск интереса к ритуалам» и «тревогу по поводу обрядов» в целом — не только в связи со смертью [363] Grimes R. L. Deeply into the Bone. P. 3. . Начиная с 1980‐х годов подход к ритуалам приобрел совершенно новые черты — отныне ритуал стал сугубо индивидуальным актом, понятным исключительно для лиц, совершающих его, «и только для них — в противном случае они не имеют никакого смысла» [364] Ibid. . Иначе говоря, ритуалы утрачивают смысл коллективного акта. С одной стороны, обилие инноваций в практике погребальных обрядов можно интерпретировать как выражение постмодернизма с его акцентом на индивидуализме и отказом от традиций [365] Jameson F. Postmodernism or, the Cultural Logic of Late Capitalism. . Но с другой — это можно воспринять как проявление полной растерянности относительно сути смерти, а следовательно, как важный индикатор смены системы ценностей и верований, связанных со смертью.