Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Можно было бы утверждать, что Ролинг пыталась выстроить поттеровскую серию по модели сказок Братьев Гримм и что насыщенность ее книг атрибутами Средневековья происходит из этого источника. Например, имя людоеда у нее (она не упустила шанс включить в Поттериану каннибализм) звучит на немецкий лад: Фенрир. В начале писательской карьеры Ролинг, отвечая на критику, и в самом деле сравнивала свой роман со сказками братьев Гримм, утверждая, что ее тексты не такие жестокие и страшные, как сказки братьев, а ведь они считаются классической детской литературой:

Дж. К. Р.: …они [сказки братьев Гримм. — Д. Х. ] страшные. И, думаю, на самом деле гораздо страшнее всего, что я написала на данный момент. Я имею в виду убийства детей. В них много ужасов. Но они написаны не одно столетие назад, а дети, я думаю, за это время не слишком изменились [834] The Diane Rehm Show. .

Ролинг явно не в курсе, что средневековые сказки не были предназначены для детей: в эпоху Средневековья не существовало такого понятия, как детство, и связанных с ним специальных занятий [835] Об «изобретении» детства см.: Ariès Ph . L’Enfant et la vie familiale sous l’Ancien Régime. Paris: Plon, 1960. . Сказки сочинялись для развлечения и услады взрослой публики, в них раскрывались самые жуткие нравы и обычаи того времени. Утверждая, что «дети не изменились», Ролинг игнорирует тот факт, что и моральные нормы, и то, что считается подходящим для детей, на самом деле претерпело изменения с тех пор. Дикое влечение средневековых сказок к «темным сторонам человеческой души» было «укрощено» для детей Шарлем Перро и Гансом Христианом Андерсеном именно для того, чтобы привить этим старинным сказкам другую систему ценностей. «Цивилизация нравов», как Мирча Элиаде определил этот процесс, сделала их пригодными для более гуманистических представлений о личности, обществе и ценности человеческой жизни.

Неомедиевизм, несомненно, имеет свой собственный raison d’être в серии. Под маской средневековых костюмов и колдовства в книгах о Гарри Поттере отражено измененное отношение к людям, для которых «неомедиевизм» — а именно образ Средних веков, сводящий эту эпоху к периоду «темных веков», к системе ценностей, радикально противоположной идеалам гуманизма и Просвещения, — становится мощной метафорой [836] Об использовании неомедиевизма и различных медиевистских заимствований в современном обществе см.: Eco U. Dreaming of the Middle Ages // Travels in Hyperreality / Trans. W. Weaver. New York: Harcourt Brace, 1986. P. 61–72; Bull H. The Anarchical Society. A Study of Order in World Politics. New York: Columbia University Press, 1977; Holsinger B. Neomedievalism, Neoconservatism, and the War on Terror. Chicago: Prickly Paradigm Press, 2007; Ankersmit F. Manifesto for an Analytical Political History // Manifestos for History / Ed. K. Jenkins, S. Morgan, and A. Munslow. London; New York: Routledge, 2007. P. 179–196; Spiegel G. M. Getting Medieval: History and the Torture Memos // Perspectives on History. 2008. September; Khapaeva D. Portrait critique de la Russie. P. 127–142; Impara E. Medieval Violence and Criminology: Using the Middle Ages to Understand Contemporary «Motiveless» Crime // Journal of Theoretical and Philosophical Criminology. 2016. 8, no. 1. P. 26–36. .

Просматривая библиографию по Гарри Поттеру — а она огромна, — мы видим, что восприятие серии с течением времени изменилось. Становясь столь же неизбежным во всем мире элементом ежедневного потребления, как бургер с газировкой, Поттериана фактически сыграла решающую роль в эволюции наших ожиданий от подростковой литературы. В целом дебаты о поттеровской серии зеркально отразили дискуссии о насилии в подростковой литературе. В самом начале эпопеи с Гарри Поттером ожидания от подростковой литературы довольно сильно отличались от сегодняшних. Если одних критиков интересовали «откровенная угроза смерти» и то, что смерть стала «ведущей темой» этих книг, то другие рады были оставить вопрос о возможном влиянии этих книг на подростковую аудиторию открытым «для дальнейшего исследования» [837] А. Берн, в частности, пишет: «Как все-таки увлекает детей эта все более неустойчивая книжно-киношная сфера, которая поднимает интересные вопросы для будущих исследований» ( Burn A. Potter-Literacy: From Book to Game and Back Again; Literature, Film, Game and Cross-Media Literacy // Papers: Explorations into Children’s Literature. 2005. 14, no. 3. P. 17). См. также: Introduction: Fostering Insight Through Multiple Critical Perspectives // Critical Perspectives on Harry Potter. P. 1–11. О Гарри Поттере как «эскаписте и об утешительной миссии фэнтези» см.: Mendlesohn F. Crowning the King: Harry Potter and the Construction of Authority. P. 167. . В те дни поклонники Гарри Поттера — к которым вскоре примкнули многие интеллектуалы, недовольные тем, что в школах, как приходских, так и светских, начали изымать из библиотек книги о Гарри Поттере, — заявляли, что «мрачные истории стары как мир: возьмите хоть „Царя Эдипа“, хоть „Короля Лира“ или „Гроздья гнева“» [838] Кристофер Э. Кроу, например, отмечает, что «в подростковой литературе наметилась тенденция к произведениям в стиле „нуар“, основанным на реальных событиях» ( Crowe Ch . Young Adult Literature: The Problem with YAL // The English Journal. 2001. 90, no. 3 (January). P. 149). . Но сколько ни сравнивай Софокла, Шекспира и Стейнбека с Ролинг, ясно одно: эти великие произведения искусства фокусируют внимание на экзистенциальных дилеммах и трагических обстоятельствах жизни людей, а не на нежити, вампирах или психически ненормальных серийных убийцах, скрывающихся под личиной подростка. По мере того как объем продаж увеличивался от тома к тому, а поттеромания охватывала весь земной шар, критики, настроенные против саги о Гарри Поттере, становились все осмотрительнее [839] Поттериану же, наоборот, чаще причисляли к литературе, предлагающей уроки нравственности, и рассматривали как новую версию воспитательного романа. См.: Sheltron N. Harry Potter’s World as a Morality Tale of Technology and Media. P. 47–65; а также: Appelbaum P. The Great Snape Debate. P. 83–101. . К концу нулевых они начали проводить мысль о том, что Поттериана, вне всякого сомнения, посвящена смерти, но именно в этом и состоит одна из ее огромных заслуг. Воспитательную роль серии видели в том, каким образом она помогает детям и взрослым обсуждать тему смерти [840] Rosengren K. S., Gutiérrez I. T., Schein S. S. Cognitive Dimensions of Death in Context // Children’s Understanding of Death: Toward a Contextualized and Integrated Account / Ed. K. S. Rosengren, P. J. Miller, I. T. Gutierrez, Ph. I. Chow, S. S. Schein, K. N. Anderson, and M. A. Callanan. Hoboken, NJ: Wiley-Blackwell, 2014. P. 60. , и в ее «способности помочь молодым людям вникнуть в проблематику смерти» [841] Vardy P. Dead Reckoning // The Times Higher Education Supplement. 2011. August 18. P. 38. . Другие критики полагали, что поттеровская серия иллюстрирует «особенности детства эпохи постмодерна»: [842] О Гарри как «детище постмодерна» см.: Chappell D. Sneaking Out After Dark: Resistance, Agency, and the Postmodern Child in JK Rowling’s Harry Potter Series // Children’s Literature in Education. 2008. 39, no. 4. P. 281–293. «Книги поттеровской серии предлагают юным читателям возможность уяснить особенности детства в эпоху постмодерна: двусмысленность, сложность, посредничество, сопротивление, — а не бинарность, выстраиваемую и продвигаемую в традиционной литературе. Эти особенности облегчают познание несправедливости, установленной взрослым миром всеобщего контроля» (P. 292). «В этих книгах много темного. Однако оно всегда коренится в психологической темноте, связанной с детством и человеческим развитием: со злобой, потерями, смертью, горем, страхом и желанием» [843] См.: Natov R. Harry Potter and the Extraordinariness of the Ordinary. P. 310–327. Натов полагает, что сюжет Ролинг крепко завязан на правдоподобном, основанном на реальности замысле о борьбе между хорошим Гарри и плохим Волан-де-Мортом: «По сути, Ролинг — романист, я считаю, причем сильнейший, когда пишет о реальном мире. В Гарри есть психологизм; его проблемы требуют разрешения в реальном мире» (P. 314, 319, 321); и «Ролинг скорее пытается гуманизировать демоническое, чем демонизировать гуманистическое» (P. 322). . И вот аргумент: «Детям необходимо видеть присущие им чувства со стороны, особенно темные, отраженные в их историях» [844] Maurice Sendak on Children’s Stories. http://wingfeathersaga.com/mau rice-sendak-on-childrens-stories. «Главная идея рассказов о Гарри Поттере сводится к тому, что дети должны находить в себе силы поступать правильно, выработать моральный кодекс» ( Natov R. Harry Potter and the Extraordinariness of the Ordinary. P. 324). . Что не мешает задаться вопросом: каждому ли ребенку необходимо воображать себя серийным убийцей или мучителем и действительно ли «детство эпохи постмодерна» сводится исключительно к литании зверства? Порой исследователи — фанаты Гарри Поттера — доходят до утверждений, что будто бы Гарри Поттер помогает детям воспитывать в себе «непримиримость к пыткам и насилию», развивать негативное отношение к администрации Буша и даже побуждал читателей поддержать Обаму на выборах в 2008 году [845] Gierzynski A. Harry Potter and the Millennials: Research Methods and the Politics of the Muggle Generation. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2013. . Также существует мнение, что «использование в поттеровской серии магических манипуляций, пугающих сюжетных линий и персонажа с двойственной натурой полезно детям, которые имеют опыт, связанный с террором и терроризмом», и что описанные жестокости могут научить детей справляться с физическим и психологическим преследованием, или виктимизацией [846] Strimel C. B. The Politics of Terror: Rereading Harry Potter // Children’s Literature in Education. 2004. 35, no. 1. P. 35–52. .