Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

У этих связей между смертью и развлечением имеются параллели в телешоу «Ганнибал». Лектер часто празднует убийство, устраивая званую вечеринку, правда в его случае это званый ужин [800] См. также эпизод 7/1. . Каннибалы и каннибализм — еще одно увлечение Голливуда девяностых — также фигурируют в Поттериане. Чтобы смерть была развлечением, не отягощенным ни моральными, ни философскими рефлексиями, ни глубоким драматизмом, которые, по опасениям многих авторов произведений подростковой литературы, могут сделать их книги чересчур скучными или неприступно морализаторскими, смерть не может быть частью уравнения. Вот почему Дамблдор по-своему воспитывает Гарри, объясняя ему, что бояться смерти и покойников так же глупо, как бояться темноты [801] 6/583. . Смерть на самом деле «не так уж страшна» (и это те самые слова, которые автор вкладывает в уста Гарри гораздо раньше, когда сказка только начиналась [802] 2/445. ). Смерти нужно не бояться — ее надо принять. Умирать не больно, узнаёт юный читатель, и не мучительно, это даже «быстрее и легче, чем засыпать», как Сириус объясняет Гарри в заключительной сцене:

— Ты почти у цели, — сказал Джеймс. — Осталось чуть-чуть. Мы… мы так гордимся тобой!

— Это больно?

Ребяческий вопрос сорвался с уст Гарри прежде, чем он успел подумать.

— Умирать? Нет, нисколько, — ответил Сириус. — Быстрее и легче, чем засыпать [803] 7/590. «И вновь Гарри все понял, не размышляя. Дело не в том, чтобы вернуть их, — ведь он скоро к ним присоединится. Это не он их звал — они звали его» (7/589). .

И снова такое отношение к смерти находит параллели в «Ганнибале». В беседе Ганнибала Лектера с онкологической больной Беллой Кроуфорд о самоубийстве он называет смерть «исцелением» (цитируя не кого-нибудь, а Сократа) и рекомендует собеседнице на это решиться [804] В эпизоде 17/4. .

По словам Ролинг, Волан-де-Морт боится «бесславной», «позорной» смерти (именно так описывает отношение к ней в современном мире Филипп Арьес). В интервью она объясняет: «Страх Волан-де-Морта — смерть, бесславная смерть. То есть, по его мнению, смерть позорна сама по себе. Он считает смерть постыдной человеческой слабостью, чтоб вы знали» [805] Greig G. There would be so much to tell her…; www.telegraph.co.uk/news/uknews/1507438/There-would-be-so-much-to-tell-her….html. . Но если Волан-де-Морт не протагонист, а всего лишь делюзия, воплощение страха смерти, то убить его — значит убить этот страх. Автор потому и «освобождает» Гарри от страха смерти, заставляя его либо совершить самоубийство, либо принять тот факт, что он будет убит, но получит разрешение «вернуться к жизни» в качестве живого мертвеца.

Уже в первой книге смерть называют «приключением»: «Для высокоорганизованного разума смерть — это всего лишь очередное приключение» [806] 1/383. . Высказывание это даже повторяется через несколько страниц, возможно, чтобы юные читатели смогли лучше освоить эту мысль [807] 1/388. . Не задаваясь вопросом, насколько хорошо девятилетний читатель (Ролинг считает, что ее книги предназначены именно для такого возраста [808] «Оптимальный возраст для этих книг 9+» (The Diane Rehm Show, WAMU Radio Washington, DC. 1999. October 20). ) способен постичь такое «приключение», посмотрим, какой смысл оно в себе несет. Возможная трактовка такова: конечная цель «приключения» — достичь бессмертия и примкнуть к живым мертвецам, что Гарри в итоге и делает. Эпитафия на надгробном камне родителей Гарри гласит: «Последний же враг истребится — смерть», — а борьба между главными персонажами серии за то, чтобы достичь бессмертия, которое в итоге достается Гарри, усиливает это впечатление [809] 7/373. Эта цитата из Первого послания к Коринфянам святого апостола Павла (15:26) не должна ввести нас в заблуждение. . Логический вывод из всего сказанного звучит в размышлении Дамблдора о смерти (которое довольно ощутимо отдает Средневековьем): «Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых, и в особенности тех, кто живет без любви» [810] 7/609. . Должен ли читатель сделать вывод, что всякий, кто хочет стать «настоящим Повелителем смерти», обязан принять насильственную смерть и рассматривать ее как награду, а не пытаться ее избежать? [811] 7/608.

Ближе к концу Ролинг начинает писать слово «Смерть» с заглавной буквы. В последней книге Поттерианы жизнь после смерти изображается в виде квазифизического пространства, отличающегося лишь своей банальностью (вокзал Кинг-Кросс!). Смерть задумана как тот миг, когда разгадываются все загадки жизни — или, по меньшей мере, сюжетной линии книг — только попроси! Подразумевает ли это, иными словами, что мы удовлетворяем свое любопытство со смертью? И возможно, по той же причине загробный мир изображается в виде железнодорожной станции — прямой метафоры точки отправления. Представление о загробной жизни как о приятном возвращении после обретения бессмертия живого мертвеца опять же очень похоже на аналогичное представление, которое лежит в основе вампирских саг, о чем мы говорили в предыдущей главе.

Смерть рассматривается как нечто жадно предвкушаемое, как конечный акт самоосуществления. В структурном плане она — учитывая ее выдающееся место в сюжете и заключительную партию в повествовании — является конечной стадией в затяжном процессе взросления. Умирая, мальчик в круглых очках утверждается как самый настоящий взрослый, не только примыкая к мертвым взрослым как их ровня, но и купаясь в лучах одобрения, исходящих от мертвецов и портретов покойных хогвартских наставников и наставниц. В последний раз мы видим его уже отцом разрастающегося семейства. Такое отношение к смерти определенно напоминает отношение к смерти и умиранию, существовавшее до Нового времени (а возможно, и до Средневековья). Как показывает в «Морфологии сказки» Владимир Пропп, приключения, переживаемые героями народных сказок, могут отображать жестокие, а порой и смертоносные инициации, являвшиеся частью переходных обрядов в эпоху, предшествующую Новому времени [812] Пропп В. Я. Морфология сказки. Л.: Aсademia, 1928. . Переход из одной возрастной группы в другую часто связывался со «смертью» «прежнего Я» мальчика и его «возрождением» в новой социальной роли уже как взрослого.

Обращение к этому новому пониманию смерти в современной культуре, пожалуй, лучше всего отражено в том, что отношение к реальной (не виртуальной) смерти как к «приключению» нашло свое место в дискурсе изучения смерти и утраты. Как полагает Колин Мюррей Паркс, «и в конце, когда будет сметено все вплоть до останков, мы пустимся в лучшее из всех приключений [813] Parkes C. M. Conclusions II: Attachments and Losses in Cross-Cultural Perspective // Death and Bereavement Across Cultures / Ed. C. M. Parkes, P. Laungani, and W. Young. London: Routledge, 2003. P. 234. .