Андрей Зоткин - Грязь. Сборник

Но как только сядет солнце, в наступившей тишине во владения Моракула неспешно вступает мирская суета: это из бара на другом конце квартала доносится музыка. Играют, как всегда, Битлз; ведь бар называется Ливерпуль. Моракул повернул голову, чтобы увидеть этих лже-пророков, этих четырех вечно молодых выскочек, до сих пор меняющих мир движениями пальцев и губ. Повернул, да так и застыл. Что может сделать каменная голова бару на другом конце скалы? Весь этот район и вправду напоминал скалы, ущелья – попытка людей создать свои горы. Мечта, реализованная два века назад, до сих пор притягивала путешественников со всего света. И каждый турист спрашивал сам себя: Получилось или нет? А еще сразу же в глаза бросались башенки на крышах домов. Волшебное королевство…

И было в этом что-то от Гофмана: чудесный дух места переплетался с холодными гранитными мостовыми, почерневшими от времени домами, ржавым цветом стен бывших доходных домов, оголённой кирпичной кладкой верхних этажей полузабытых квартир. Одним из таких домов было пятиэтажное строение на улице Маяковского, втиснутое между зданий. Его украшали высокие окна и три выступающие башни-балконы. Стены первого этажа были черными, стены второго, третьего – серыми, а верхние этажи сохранили цвет, более-менее приближенный к первоначальному: грязно-желтый. Именно в этом доме располагался хостел. И под козырьком подъезда Николая ждал курящий Антон.

– А я думал, что ты бросил.

– Знал, что ты меня осудишь.

– Ну да, я ж великий моралист. Выспался?

Цвет заулыбался:

– У меня весь день был в наличии, конечно, выспался. Где сегодня был?

– По любимым местам прогулялся, Эрмитаж посетил, давно там не был.

– Эрмитажных котов не повстречал?

– Не посчастливилось.

– Может, и к лучшему.

Друзья постояли еще минуту, смотря на проезжающую мимо технику для уборки улиц, и пошли в кафе «О, Рама!», находящиеся в нескольких кварталах отсюда.

Старожилы того переулка еще помнят, как вместо кафе индийской кухни в этом полуподвальном помещении на протяжении двух десятков лет находилась булочная с гордым названием: «Потемкинская». В ней любила покупать хлеб Софья Николаевна, в данный момент лежащая на кладбище вместе с остальными своими предками. На ее похороны сверху вниз мрачно взирал Миша. Лицо усопшей так и не поменялось. Сейчас, сквозь закрытые глаза, она в последний раз могла бы увидеть это небо. Но чуда не произошло, и гроб накрыли крышкой. Продолговатый ящик с телом медленно опускался в сырую землю. Крестик на теле Миши внезапно стал горячее. Юноша положил руку на куртку, прижимая его сильнее. И правда, горячее тела. Это пробуждалась память, спящая в дальнем углу жизни. Это же был крестик прабабушки! – вспомнил Миша. Она его подарила своему правнуку еще на первом году жизни. И хоть выросшее дитя и знало про это только из рассказов родителей, оно четко услышало в своей голове слова Софьи Николаевны:

– И пусть крестик убережет его в жизни, так же как уберег меня от всех напастей.

Эти слова чернели, чернели, пока не замолчали, обратившись в тишину.

Миша открыл глаза и увидел перепуганные взгляды родственников и Гриши, остро пахло нашатырем. Он упал в обморок прямо на кладбище, и все присутствующие, кроме копателей, ринулись к нему. Когда Гриша встал на ноги, могила была уже закопана. Только деревянный крест напоминал о том, что здесь покоится человек. То же самое делали и сотни других крестов вокруг: памятка для гостей.

– Всё нормально? – спросил Гриша, напрочь забыв о политике.

– Да… – неуверенно ответил Миша и положил себе руку на грудь, прижав крестик к телу. – Всё нормально.

И терпеливая сорока на дереве, внимательно следившая за происходящим, взмахнула крыльями и улетела, нацелившись на горизонт.

Зарёв не помнил, когда впервые услышал об этом городе. Возможно, это произошло в семь лет, когда он разглядывал карту в учебнике по окружающему миру. Сначала карта столицы, потом этого города. «Как много речушек! – воскликнул он. – Они проходят через весь город!» Но карта была маленькая и неподробная, поэтому он быстро перелистнул книгу на следующий разворот. Тогда Николай, конечно же, не знал, что на карте была только центральная часть города, и что он гораздо более многолик, чем нам представляют в учебниках и рекламных буклетах.

Холодными пальцами обхватил кружку с душистым темным чаем. Прислонил ладони. На лице Николая вытянулась блаженная улыбка с прикрытыми глазами. Долгожданное тепло заставило душу трепетать, как при поцелуе. Не открывая глаз, он произнес:

– Не думал, что замерзну у вас летом.

Под потолком кафе висело множество круглых ламп на толстых черных шнурах – сочные дары электрических божеств, источающие приятный желтый свет. Они весели как настоящие плоды: какие-то выше, какие-то ниже, сорвать некоторые можно не вставая со стула. Волшебная роща, не иначе.

– Не вешай ярлыки, у нас бывает и жара. А сейчас просто август, дожди зарядили. Местные даже внимания не обращают, – ответил Цвет на противоположной стороне стола.

Он хрустел листьями салата и смотрел на пробегающих мимо официантов: все знакомые – всем надо помахать рукой.

На стенах – картины с мифическими существами, многорукими людьми, лотосами – это было кафе «О, Рама! О, Рама!». Названное в честь последних слов Махатмы Ганди, оно позиционировало себя как место для духовных встреч в обстановке чарующей мудрости и многогранности Индии. По вечерам проводились выступления друзей «О, Рама!», коих за годы стало столько, что ими можно было занять каждый день в году – и занимали.

– Маша! Маша! – окликнул Цвет пробегающую мимо девушку.

В «О, Рама!» было три зала, располагающихся друг за другом, и люди постоянно ходили из одного в другой. Первый зал с лампочками был самым большим, вмещал около десятка столиков, несколько полок с книгами о путешествиях и духовных практиках, на одной из стен висел экран для проектора, лежала аппаратура для выступлений. Каждый гость этого кафе входил с улицы сразу в этот зал, снимал шапку и смотрел в сторону экрана: началось выступление или нет? Тут же располагался небольшой коридорчик, ведущий к туалету (месту притяжения в любом общепите), поэтому по первому залу постоянно сновали люди.

Девушка по инерции скрылась в проходе во второй зал, но сразу же выглянула оттуда, увидела Антона и крикнула ему:

– Сейчас буду!

И скрылась снова.

– Бурная деятельность, – пояснил Цвет. – Это Маша Кравец была, начинающий музыкант. И надеюсь, что сегодня еще будет.

Второй зал был меньше ровно в два раза и напоминал известняковую пещеру с белыми стенами, украшенными цветными картинами. Здесь же была стойка, за которой готовились напитки и проводился расчет – место пребывания всех официантов. За стойкой нараспашку раскрытая дверь беспрерывно пропускала работников на кухню и в обратном направлении.