Семен Скляренко - Святослав

– А я не стану их спрашивать…

– Они сами спросят у тебя, и горе' будет, если тебе нечего будет им ответить. Они согласились бы, чтобы ты взял дочь императора, они молчали бы, если бы это была дочь хозарско-го кагана, они примут Предславу – угорскую княжну, но не допустят Малушу…

Она помолчала и закончила:

– И я сделаю так, как пожелают они.

– Ты так не сделаешь, мать! – крикнул он.

– Нет, я должна сделать и сделаю только так, – ответила княгиня.

Она помолчала, подошла к нему ближе, положила руку ему на плечо и сказала:

– Слушай, Святослав! Слушай и запомни. Не всем суждено быть князем – князь один, людей много. Раз ты родился князем, ты должен им быть. Нелегко носить корону, сын, она тяжела, знай это. Так как же быть, сын? Княгиня или рабыня? Говори!

– Мать! – ответил он. – Я хочу добра людям моим, люблю родную землю, живу только для них. Что ж, пускай не будет ни княгини, ни рабыни.

– Хорошо, что ты сказал это первое слово. Спасибо, Святослав. Не беспокойся, я сделаю все, чтобы Малуше было хорошо. Рабыня будет счастлива. А о княгине мы поговорим позже. Иди, Святослав!

Он стоял и долго смотрел на мать и в первый раз не знал -добро она творит или зло, правду или неправду.

– Иди, сын, – повторила княгиня. – Я устала с дороги. И он вышел из светлицы.

Когда Святослав шел от матери в свою светлицу, он услышал, как позади него в сенях словно кто-то переступил с ноги на ногу. Он обернулся и увидел возле одной из дверей брата Улеба, стоявшего, тесно прижавшись к стене…

Княжич Святослав вернулся и остановился против Улеба.

– Ты, – задыхаясь, произнес Святослав, – чего тут стоишь?

– А почему бы мне тут и не стоять? – нагло ответил Улеб.

– Ты можешь стоять где хочешь, – возразил Святослав, -но подслушивать не смеешь… Слышишь, Улеб, не смеешь!

– Я не подслушивал.

– Лжу говоришь, Улеб, – после долгого молчания сказал Святослав. – А кто говорит лжу – враг мой. Не будь ты братом, я убил бы тебя…

Князь Святослав повернулся и пошел к своей светлице. Улеб, не сходя с места, долго смотрел ему вслед, потом засмеялся и исчез за дверью…

Малуша вошла в светлицу так тихо, что княгиня даже не услыхала ее шагов. Остановившись на пороге, она увидела княгиню, ступила один шаг вперед и повалилась в ноги…

Краткое мгновение! Княгиня вспомнила, как когда-то в трапезной увидела эту робкую девушку, боявшуюся поднять на нее глаза, вспомнила, как Малуша помогала Ярине, как потом начала помогать ей, княгине. И как потом вошла в терем, стала ключницею…

Теперь эта девушка стояла на коленях, плечи ее содрогались от неудержимых рыданий…

– Встань! – сурово произнесла княгиня.

Девушка, все еще стоя на коленях, подняла голову, и княгиня увидела ее, растоптанную, униженную…

И все же даже в эту страшную минуту – на коленях, согнутая – Малуша была чудесно хороша. Высоко вздымалась ее тугая грудь, лицо раскраснелось, играло румянцем, слезы сверкали на ресницах, как самоцветы.

Княгине тяжело было смотреть на это измученное, но прекрасное лицо, трудно было начать разговор, но все же она пересилила себя. Твердо приказала:

– Встань, Малуша!

Малуша встала. В ее глазах промелькнула искорка надежды…

– Ты что же это натворила? – так же сурово сказала княгиня. – Я тебя взяла в терем, верила тебе, ключницею своею сделала, а ты так отблагодарила – прельстила княжича…

В отчаянии Малуша охватила голову руками, зашаталась от рыданий, но тотчас же, глядя прямо в глаза княгине, ответила:

– Нет, нет, княгиня, я никогда не прельщала княжича Святослава, и я неповинна, неповинна, матушка княгиня. Я только пошла к Днепру вместе со всеми на Купалу, а Купала отвел меня от огней к темному берегу, и там я увидела княжича Святослава. И княжич неповинен, Купала и его заманил, свел нас у берега… А что потом было, я не знаю, любила княжича и люблю, хоть и знаю, что не смею… Что мне делать?

– «Люблю»! – тихо произнесла, вздохнув, княгиня Ольга. – Но ведь ты еще и непраздна…

– Я не знаю, что со мною, матушка княгиня, только тоскливо мне, все тело млеет, места не нахожу, ночами не сплю… Это боги покарали меня, сил больше нету, не могу.

И Малуша умолкла, заметив, Что княгиня отвела глаза и смотрит в темное окно светлицы, за которым по ту сторону Днепра переливалась большая вечерняя звезда.

– Великий грех сотворила ты, Малуша, – заговорила княгиня, – и заслужила ты кару великую. Ты – раба, Святослав – княжич, завтра – князь; он – глава всей нашей земли, защитник людей, на него смотрит весь мир. А ты посмела стать рядом с ним. Понимаешь ли ты, что натворила?

– Я понимаю, княгиня, – ответила Малуша. – Я не смею стоять рядом с князем, я не знала, что так будет, и никогда, никогда, княгиня, я не думала об этом, ничего не делала… Во всем виноват Купала… Теперь мне осталось одно – к Днепру и вводу…

– Нет, – сурово сказала княгиня Ольга. – Если ты пойдешь в Днепр, это будет еще один и еще более страшный грех, ибо не одну себя ты убьешь, но и княжеское дитя…

– Тогда, княгиня, я вернусь к отцу в Любеч…

– Нет, – возразила княгиня, – и в Любеч тебе идти нельзя. Кто там поверит, что так случилось? Родной отец выгонит тебя за блуд.

Малуша молчала.

– Когда-то, – сказала княгиня, – я тебя, Малуша, взяла ко двору и сделала своей ключницей. Ты работала хорошо, мило-стницею моей была…

Что– то похожее на надежду опять засветилось в глазах Ма-луши, она пристально смотрела на княгиню.

– И я никогда не забываю добра, – продолжала княгиня. -За то, что честно и хорошо работала, хочу пожаловать тебя…

Малуша знала это слово. О, на Горе только и было разговоров, что насчет княжьих пожалований; о пожалованьях мечтали и вслух говорили бояре, тиуны, воеводы. Но что можно пожаловать ей, Малуше? Разве можно что-либо пожаловать за то, что она любила и любит княжича Святослава? У нее сильно болело сердце, и она хотела только одного – чтобы княгиня пожалела ее.

Однако это была не жалость, а именно пожалованье.

– За твою службу и за все, – говорила княгиня, – я даю тебе село Будутин на Роси… Будешь ты в нем хозяйкой. Вот тебе моя печать. – Она протянула руку к столу и взяла дарницу на село, написанную ларником Переногом.

И тогда Малуша все поняла. Значит, княгиня Ольга не жалеет ее, а хочет пожаловать – и за службу в тереме, и за любовь к Святославу, и за дитя, которое она должна родить.

Горькая, невыразимая боль словно обручем сжала грудь Малуши. Если бы это был не княжий терем, она бы закричала так, чтобы слышно было на всей земле и на небе. Это была не только боль, это было оскорбление самого святого, что носила она в своем сердце. Неужели княгиня не понимает, что у Малуши можно отнять все – здоровье, силы, самое жизнь, – но чести у нее никто отнять не сможет?