Франтишек Кубка - Избранное

Сойдя на берег в каком-то городке, он был оглушен стуком молотков и звонким пением пил. Здесь жили кузнецы, плотники и корабелы. В другом городке усатые землекопы нагружали тачки каменьями и глиной, вывозя их за ворота к ближнему болоту. Стучали лопаты и кирки — в дюнах строились новые дамбы, отгораживающие сушу от моря. В следующем городке каменщики возводили на ровной площади новую ратушу, чтобы она множеством своих маленьких, в одно окно, этажей вознеслась над остальными домами. Очередной городок был погружен в задумчивую тишину, но за его окнами сотни женщин ткали и пряли, а сотни мужчин складывали их работу в ящики, относили в лодки и везли в морские гавани.

Отрадным было зрелище занятых работой людей в городах и деревнях, рыбаков и лодочников, радовали взор тучные черно-белые стада, гордые петухи, куры, индюки и всякая другая живность, но больше всего ласкали взор виды беспредельных полей гвоздик, маков и других цветов, одноцветных и пестрых, веселящих сердце красками и благоуханием. Сады за желтыми и зелеными оградами поражали разнообразием цветов и ароматов, а цветы, выставленные на окнах в горшках, распространяли благоухание. Перезвон колокольцев сопровождал бой часов, возвещающих с башен неторопливый бег времени, а в тени арок с достоинством прогуливались мужчины в широкополых черных шляпах и черных одеждах с белоснежными кружевными воротниками. Через открытые окна кухонь по улицам распространялись запахи жареного мяса, соусов и приправ, дынь, яблок и домашних настоек.

В трактирах путника ждал пышный стол: суп и рыбу подавали там в серебряных мисках, а хлеб резали ножом с серебряной ручкой. Расплачивались золотой монетой, и золото звенело на столах игроков. Они покуривали длинные трубки, радуясь выигрышу или печалясь над проигрышем сытыми, возбужденными от крепких напитков голосами.

Много было шуму и разговоров в трактире большого города, куда Иржик приехал, приплыл и дошел, разговоров о заморских странствиях, о Батавии, городе на далеком острове Ява, и о золоте, которое где-то у самого экватора гребет лопатой Ост-Индская компания, установившая себе привилегии на всех землях за мысом Доброй Надежды. Поговаривали о новом союзе с соседней Англией, могущество которой в последние годы росло на глазах, но вреда голландскому флоту пока еще не приносило. Если Голландия с Англией объединятся против испанцев и прочих папистов, будет совсем неплохо. Заговорили о близкой войне, о Дании и Бранденбурге, и тут Иржик вмешался в беседу и сказал, что он тоже собирается на войну, чтобы сделать людей своей земли такими же свободными, как здесь, в Голландии. Дознавшись, что приезжий господин родом из Чехии, они кликнули трактирного слугу, в свое время побывавшего в тех краях.

Явился рыжий верзила и спросил, в чем дело. Да, был он на той, чешской, войне и еле ноги унес с этой Белой горы, про которую было произнесено столько слов и написано всякой всячины.

Иржик предложил ему стаканчик:

— Расскажи, друг, как дело было?

И рассказал Яан, — так звали слугу, — о заповедном лесе под Прагой, куда бог знает почему поставили их роту, а первая и третья роты остались в Граде стеречь короля.

— У нас тоже через грудь были бело-голубые ленты — цвета короля. Листья опадали, от земли тянуло сыростью, люди кашляли и бранились, отчего именно их выбрали мыкаться тут за оградой. На поле боя уже вовсю шла пальба, слышались крики и конский топот, как вдруг из-за деревьев выскочили баварцы и с ревом ринулись на резерв, что стоял у летнего замка, построенного в виде звезды. Кололи и рубили всех, кого ни попадя, как мясники скотину, да тут еще припыхтели неаполитанцы.

В общем, кабы не императорский капитан, что разогнал их своей французской руганью, так эти чернявые дьяволы вырезали бы всю королевскую роту до последнего человека. Но капитан крикнул, чтобы рота сдавалась. Ну, мы, конечно, сдались, только наших-то осталось всего ничего. Неаполитанцы тут же кинулись тащить с мертвецов что могли.

Ну, а я в суматохе улизнул в лес. Набрел на каменоломню, да и затаился в яме. Ленту сорвал, кирасу и шлем выбросил, только саблю себе оставил и потащился один-одинешенек по горам и долам. Думайте что хотите, но и в сожженных дотла деревнях люди последним куском со мной делились. Я долго шел вдоль какой-то извилистой речки, пока наконец не наткнулся на англичан. Те улепетывали в Верхний Пфальц и в Нюрнберг, Побирался я до самого дома, а все ж таки не сдался, господа!

Иржик обрадовался, что наконец-то встретил человека, бывавшего в Праге и дравшегося за нее. Он заказал еще стопку водки для Яана и кувшин вина на весь стол, а потом спросил, не знает ли Яан, куда после того злосчастного сражения делся король, которого нидерландцы охраняли, да не уберегли.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Яан. — Война что буря — разносит людей в разные стороны. Или вроде моря. Может размыть дамбы самого что ни на есть могучего королевства. Да уж, сильное было Чешское королевство, и Прага пришлась нам по душе, да и жилось там не худо. Нам, голландцам, хорошо платили.

— Значит, вы не знаете, что теперь чешский король нашел приют под голландской крышей?

Оказалось, они этого не знали, хотя жили в Роттердаме, откуда рукой подать до Гааги.

— Как же так, про Батавию вы знаете, а кто у вас в Гааге гостит, не слыхали! — удивился Иржик.

На что один из посетителей заметил:

— Батавия насыпает золото, любезный господин, а короли тащат его из мешка. Так-то вот! А пуще всех — короли без королевства! Ну да ладно, уж коли он нашей веры, пускай себе ест от нашего пирога, не обеднеем!

Кругом засмеялись, согласно кивая.

На столах позвякивали золотые монеты. Золотисто светилось терпковатое вино, и золотым блеском отливали волосы хозяйской дочки. Золотым дукатом катилась по небу луна.

В ту ночь Иржику снились золотые сны.

А поутру его разбудил золотой голос, напевно читавший из Соломоновой «Песни песней»: «У дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые: это сберегла я для тебя, мой возлюбленный…»

Но это был всего лишь малый колокол на церковной башне. Огненно-красный в первых лучах восходящего солнца, ее стройный силуэт возносился над кружевом роттердамских крыш.

В экипаж, нанятый из Роттердама до Гааги, Иржик пригласил некоего преклонных лет господина, по имени ван Остерхоут. Они познакомились в трактире за завтраком, а поскольку до Делфта им было по пути, Иржик предложил старику место рядом. В благодарность за любезность дворянина господин Остерхоут рассказывал Иржику подробности из гаагской жизни чешского короля и его супруги-англичанки, которую он называл «королевой сердец».