Франтишек Кубка - Избранное

Пан король задумался, а потом сказал:

— Вы всех сосчитали? Не забыли ни одной? Приведите ко мне не только крестьянских дочерей, но и дочек ремесленников, мельников и рыбаков, трактирщиков и писарей, и самых бедных людей.

— С тех пор как ты с нами, у нас в Хропыни нет бедняков. У мельника дочери нет, а дочерей трактирщика, рыбака и писаря мы приведем. И дочку портного, который сшил тебе новое платье из валашского сукна. Но приведем мы тебе только хропыньских девиц, а не тех, кто к нам переселился из Кромержижа и из сожженных деревень.

— Приведите их через три дня! — сказал пан король и звякнул серебряными шпорами.

Руку ему уже не целовали, как бывало, но на этот раз хотели поцеловать. Он нахмурился, и аудиенция на этом кончилась.

Все ушли довольные.

— Пока он был под замком, пан король у нас все толстел, а теперь отощал, словно Иоанн Креститель в пустыне. Ну, ничего, поправится, когда мы его женим, — смеялся Мартин Старжику.

— Дело сделано! — ликовала старостиха и превозносила до небес мудрость пана старосты.

Три дня матери наряжали своих дочерей, три дня они мыли их и купали и душили лавандой. То же происходило и у рыбака в его покосившейся хижине, только Марту мать искупала в пруду затемно, когда никто не видел.

Наконец настал момент, когда пану королю надо было выбирать среди хропыньских девушек себе невесту.

Двадцать пять невест прошли одна за другой мимо выстроившихся двумя рядами жителей Хропыни в замок. Вел их староста Паздера и дядюшка Фолтын, генерал. Каждая невеста шла в сопровождении мамаши. Они поднялись по лестнице и выстроились рядком в большой зале против окон, чтобы их лица были хорошо видны. Дядюшка Фолтын перестроил их двумя рядами. В первом ряду невесты, во втором их мамаши.

Невесты и мамаши не стояли спокойно на месте, все вертелись, дядюшке Фолтыну пришлось на них прикрикнуть. Все равно они не успокоились, хотя это был торжественный момент, куда более торжественный, чем конфирмация, когда играет орган, в храме пахнет кадилом и в золотой митре приближается епископ.

Жениха дожидались под наборным потолком в чистой и светлой зале двенадцать Марий, семь Аннушек, три Жофьи, две Енофевы и только одна-единственная Марта. На невестах были лейпцигские платки с длинной бахромой, вязаные воротники, короткие вышитые безрукавки, расшитые пышные рукавчики до локтя, белые блестящие юбки, отделанные кружевом, яркие банты у пояса с длинными концами, черные туфельки. Мамаши были в белых платках, в косынках, завязанных спереди на голове, в передниках до самой земли. У каждой — старой и молодой, в левой руке — кружевной платочек. Не будь платочки такими красивыми, они утирались бы ими. Лица от волнения перед предстоящими событиями были потные. Но несмотря ни на что, мамаши так тараторили, что дядюшка Фолтын вынужден был снова напомнить им, что они не на базаре, а в замке.

Пан король не заставил себя долго ждать.

Он вошел в залу и остановился как вкопанный. Так пленил его вид двадцати пяти невест. Он ерошил свои светлые кудрявые волосы. Все невесты заметили, что руки у него красивые, но красные. На нем был синий камзол и желтая звезда на груди. Она была не золотая, это все знали, но очень красивая. На ногах у него надеты были полусапожки с серебряными шпорами и с завернутыми голенищами.

Пан король приветливо улыбался.

Староста Паздера хотел выступить вперед, произнести речь и назвать каждую невесту по имени. Но пан король сказал:

— Я и так всех знаю!

И начал прохаживаться взад и вперед вдоль ряда. Он посмотрел на каждую, каждой улыбнулся, и шпоры у него позвякивали, как колокольчики министрантов, когда они опускаются на колени. Невесты клонили взоры, но все-таки поглядывали искоса на пана короля. Каждая видела его уже сотни раз, но теперь, в этой зале, в своем замке, в новой одежде и в качестве жениха он был еще красивее обычного. И руки его им нравились. Когда он в прошлом году появился в Хропыни, руки у него были белые, как у барина. А теперь это были руки крестьянские! Король Ячменек походил на их хропыньских парней! Одно удовольствие смотреть на него.

А что он худой и осунувшийся? Удивительно ли, — столько забот у него с нашей Хропынью! Он ведь воин, генерал, к тому же король! Бабка Кристина плохо кормит его. Кристина, не торчи в дверях, поди поставь лучше суп на плиту. Плохо для пана короля стараешься! Правда, тут чисто, выметено, но где, скажите, занавески на окнах? Ни единой ленточки, ни одного кружевца не видно в этой большущей зале. Бедняжка пан король!

Но бедняжка стал спиной к окнам, заложил руки за спину, прищурился и разглядывал невест так, как парни из чужой деревни разглядывают девиц на танцах. Когда ж он кончит разглядывать? Ей-богу, он смотрит только на Марту, дочку Даниэля, а эта Марта, босоножка, ведьма глазастая, скалится ему, будто между ними уже бог знает что было, будто она его уже сцапала.

И тут пан король спросил как ни в чем не бывало:

— Мартичка, возьмешь меня в мужья?

И Мартичка тоже как ни в чем не бывало ответила громко и без всякого жеманства:

— Возьму!

А пан король обвел взглядом остальных Марий, Аннушек, Жофий и Енофев и сказал:

— Я не могу взять всех двадцать пять, как великий визирь турецкий. Не обижайтесь. Я уже вообще не собирался жениться, староват я для этого. Если я гожусь Марте, она станет моей женой!

Безбожные были его речи, но ему простили. Ведь он выбрал самую бедную.

Пан староста поблагодарил короля. Но пан король на этом не успокоился. В знак того, что ни одна невеста на него не в обиде, каждая позволит ему поцеловать ее. Он тотчас же приступил к делу. Они стояли в ряд у стены перед своими мамашами, и он к каждой подходил и целовал ее с причмокиванием. Только Мартичку не стал целовать, отложив это до свадьбы.

— Ага, не охочи, значит, ганаки до баб, — заметила старостиха, когда муж все это ей рассказал.

На другой день члены управы решали вместе с паном королем, когда будет свадьба.

— После жатвы, — решил пан король.

— Где же будет свадьба? Здесь, в часовне святого Ильи, или в Бржесте?

Пан король возмутился:

— Попик в Бржесте готов призвать на мою голову громы и молнии. Не хочу я этого попика!

— Но проповедника у нас тут нет.

— Обезьяна Симиус удрал к шведам. Черт с ним! — раскричался пан король.

— Что же нам делать? Ведь не станешь же ты, пан король, жить с женой в грехе?

— Каждый может произнести слово божье, которое связывает неразрывно. Я попрошу пана старосту быть на моей свадьбе духовным лицом.

Все согласились, потому что были в глубине души еретиками. А пан староста был счастлив, и старостиха, узнав об этом, чуть не лопнула от гордости, ведь ее Паздера теперь не только потомственный староста, но и священник.