Франтишек Кубка - Избранное

— Вы хотите кончить жизнь на виселице? — выкрикнула она, побледнев от гнева.

— Женщин в таком положении часто изводят неисполнимые желания и плохие видения. — Он произнес это как с кафедры. — Вам необходим покой. Возьмите принца Рупрехта и уезжайте к старшему сыну. Где он сейчас?

— Во Фризии.

— А другие дети?

— Бежали из Гейдельберга со свекровью Юлианой.

— Не хочется ли вам яблок, клубники или капусты?

— О чем вы говорите, доктор?

— О вашей беременности. Женщина в тягости похожа на херувима. Подгоняемая ветром в крыльях, она возносится между пеклом и небесами. В такое время женщине необходим покой. Над нашей землей сгущаются тучи. Дожди несут свои воды с гор. Звезды восстали. Бегите от пражских звезд!

— Вы покидаете меня, доктор?

— Нет, не покидаю, я остаюсь возле вас. Биение вашего сердца учащено, а дыхание поверхностно. Я с вами и пришлю вам снадобье. Принимайте по три ложки каждый день. И уезжайте, пока не поздно. Недалеко время, когда поездки в карете станут для вас небезопасны.

— Я рожу в поле!

— В этом нет нужды, ваше величество.

— Я хочу остаться королевой.

— Утоляя свое честолюбие, вы рискуете потерять душу!

— Я призвала к себе мятежника и оратора. А со мной говорит проповедник?

— Всего лишь лекарь с немощной женщиной! — ответил он грустно.

Королева поняла, что и под пытками другого он не скажет.

— И для этого-то я связала вас присягой?

— Я не хотел присягать, — ответил он. — Но так уж получилось. Свою клятву я сдержу.

Он встал.

— Я исчезну так же, как появился. Если вам не угодно будет меня еще видеть, то, наверное, я в Граде последний раз в жизни. Даже в Белую башню меня не заточат. Я живу в Старом Месте, и посему мне уготована тюрьма староместская. Я устал, миледи. Отдохну в тюрьме. И разящий язык, который уже не тот, что прежде, скоро вырвут палачи. Так предрекают звезды. Благодарю вас за доверие. Завтра же мой помощник доставит снадобье.

— Ничего мне не нужно!

— И в самом деле, — кивнул он. — Ни от вашей, ни от моей болезни лекарства нет. Мы жаждем чистилища.

Он засмеялся, но тут же серьезно сказал:

— Я призываю вас, как призывал Елисей оную женщину: «Встань и пойди, ты и дом твой, и поживи там, где можешь пожить».

Он церемонно откланялся, и двери захлопнулись за ним.

Королева побежала вслед. Остановилась, заламывая руки, и пронзительно позвала:

— Иржи! Иржи!..

Но никто не пришел.

Она задула свечи. В темноте добралась до спальни и рухнула на постель.

Слез не было.

В ту же ночь обезьянка Жак сдохла в своей клетке в королевском саду. Королева приказала зарыть ее под папоротниками, похожими на маленькие пальмы.

Король Фридрих во мгле разыскал свое войско, увязшее в грязи у Раковника.

В первую ночь он призвал к себе Ангальта, Гогенлоэ и мадьяра Борнемису. Они играли в новую испанскую игру — примеру. Королю шла карта, и он увидел в этом хорошее предзнаменование.

В проходе между палатками солдаты танцевали с девками. Цыгане, отчаянно звеня цимбалами, пели. Капитаны попивали вино, захваченное в подвалах Пласского монастыря.

Неприятель был совсем рядом. Уже которую неделю он уклонялся от встречи, держась в стороне, но теперь пути их и Фридриха наконец скрестились. Ангальт решил остановить продвижение Максимилиана и Бюкуа к Праге. Накануне он приказал вырубить деревья и кустарники, снести хаты и хлевы и окопать лагерь шанцами. И теперь поджидал неприятеля. Максимилиан послал в авангард баварскую конницу. У разлившегося ручья те схватились с мадьярами. Было много криков, звона сабель и стрельбы из мушкетов, но к самим укреплениям баварцы подобраться не смогли. Их отпугнул один-единственный пушечный выстрел. Развернувшись, они погрозили назад кулаками и показали хвосты своих коней. Мадьяры ревели как бесноватые.

— Виктория!

Эта-то победа и праздновалась теперь возлияниями под звуки свирелей, цимбал и скрипок, с картежной игрой и плясками. Девки разошлись не на шутку, так что фельдфебелю пришлось в полночь загонять их палками в палатки и рвы.

Только к полудню сонный Фридрих собрался пройтись по лагерю. Капитанам с трудом удалось согнать солдат в кучу. Никто не кричал королю «ура». Король и его генералы брели по грязи, среди вони и помоев.

«Pro fide et deo — За веру и бога», — гласила золотая надпись на бело-голубом знамени, венчавшем самый высокий редут у леса. Знамя намокло и висело тряпкой.

— Что поделывает Мансфельд в Пльзени? — спросил Фридрих у продрогшего Ангальта.

— Создает императорским войскам угрозу с тыла.

Больше Фридрих ни о чем не спрашивал.

В Прагу был отправлен курьер. Фридрих сообщал королеве в письме, что носит на шее желтый платок, который она подарила ему в прошлом году ко дню рождения. Но ему все-таки холодно, и он кашляет. От всего сердца он советует ей уехать с маленьким Рупрехтом хотя бы в Нимбург или в Градец:

«Если не удастся разбить Максимилиана здесь, у Раковника, нам предстоит сражение за Прагу. Я никак не мог предположить, что враг подойдет к городу так близко. Думаю, будет лучше, если вы уедете из Града сейчас, без спешки и суеты, нежели позже, когда неприятель подойдет совсем близко и ваш отъезд станет похож на бегство. Прошу вас, не упрямьтесь!»

А в письме к Нетерсолу он приказал отправить багаж, гардероб и часть мебели в пункт «43», где королева могла бы в покое разрешиться от бремени.

Неприятель тем временем словно прирос к Раковнику. Максимилиану не терпелось атаковать. Он торопился. Ему уже виделся Мюнхен, куда он мечтал вернуться до первого снега. Но Бюкуа некуда было спешить. А потому стояли императорские и королевские войска — укрепления против укреплений — и перебранивались, как герои времен Троянской войны. Императорские солдаты обзывали королевских еретиками, бунтовщиками, разбойниками, вшивыми деревенскими канальями, косоротыми апостолами, убийцами, шутами и чешскими свиньями. Те, в свою очередь, награждали супостатов кличками вроде папистов, антихристов, иезуитов, разбойников, поджигателей, испанских кобелей и немецких свиней. Даже швырялись друг в друга конскими «яблоками». Гоготали и изощрялись в остроумии — одни от безудержного веселья, другие — от отчаяния.

Фридрих перечитывал Ветхий завет и готовился к смерти. Война — дело серьезное. Совсем рядом — в какой-нибудь миле — одни падали замертво, а другие корчились от ран, нанесенных железом.

Мадьяры и Бюкуа устроили стычку за Раковницкое кладбище. Генерала Борнемису ранило в бок, и он остался лежать в луже крови. Его сменил полковник Корниш. Но все же мадьяры снова победили. Ангальт возгордился и послал к Мансфельду в Пльзень герольдов с просьбой приказать части его гарнизона и артиллерии двигаться на Раковник.