Франтишек Кубка - Избранное

— Я дам ему своего, — сказала королева и впервые обняла и открыто поцеловала Иржика.

Но пока Турн с Иржиком собрались и выехали из ворот, прошло немало времени. Туман рассеялся.

На звоннице страговского монастыря монахи звонили к утренней службе. Всадникам встречалось много безоружных солдат. Это были дезертиры, сбежавшие из заночевавшей на Белой горе армии. Они бродили под арками, но, завидев генерала, бросались к стенам, будто вспомнив о неотложных делах.

Всадники выехали через ворота в безлюдную местность, изрытую ямами и ухабами. Слева от них неподвижно торчала ветряная мельница. На косогоре, заросшем пожелтевшими виноградниками, краснели кровли давилен. До самого Бржевнова они не встретили ни души. Зато в Бржевнове перед храмом стояли молчаливые толпы празднично одетых людей. Если бы Иржик не знал, что отправляется на битву, он не отличил бы это воскресенье от многих таких же. Только лица стоявших перед храмом смотрели серьезнее, и не слышно было разговоров. В лощине за храмом валялся конский труп и опрокинутая телега.

Совсем близко грянул пушечный выстрел. И тут же еще один.

Иржик в недоумении остановил коня. Тот настороженно прядал ушами и дрожал. У Иржика по спине пробежал холодок. Он почувствовал, что бледнеет.

— Это наши стреляют! — воскликнул Турн и захохотал, плутовато покосившись серыми глазами из-под лохматых бровей.

— Не трусь, Герштель!

Иржик и не трусил — ему только показался странным этот ни на что не похожий близкий глухой звук. Но Турн ехал себе дальше, как ни в чем не бывало. Тогда Иржик тоже пришпорил коня и вскоре догнал генерала, подумав: «Отчего это Турн едет в бой один, ведь у него целый полк пеших и конных, трубачей, полковников и капитанов?»

Вдруг Турн приподнялся в стременах и из-под руки поглядел на восток, в сторону Праги.

— Едут, — сказал он весело. — Пыль клубится.

К костелу святой Маркеты приближалось низкое облако белой пыли.

— До чего ж это славно — иметь храброго сына! — произнес Турн, топорща усы. — Я всегда говорил, хоть Бернард невелик ростом и собой неказист, — да и я ведь тоже не красавец, — зато сердце у него не заячье! Смотри-ка, сподобил господь — даровал сына, который не посрамит честь нашего рода! Почему это перестали стрелять?

Они перешли на галоп.

И вот поле битвы. Груды распряженных повозок, спящие ездовые и венгерские драгуны на мерзлой траве. Они жарили на кострах сало, а их кони щипали среди камней чахлую траву. Венгры не выразили никакого почтения при виде подъехавшего генерала. Турн хотел было выяснить, где фельдмаршал Ангальт, но только махнул рукой. Все равно никто не поймет. Даже их усатый капитан не разберет, о чем его спрашивают.

И вдруг за гребнем невысоких холмов их взору предстала вся чешская рать, в лучах утреннего солнца, ощетинившаяся копьями и сверкающая палашами и шпагами, с мушкетами и ружьями, изготовленными к пальбе, с бело-голубыми поясами и ленточками на шляпах и левых рукавах, с полной боевой выкладкой, все наизготове, словно на параде. Ржали кони. Рыцарь в блестящей кирасе, с развевающимся на шляпе страусовым пером гарцевал между двумя колоннами рейтарских эскадронов и пеших рот, сопровождаемый на почтительном расстоянии эскортом столь же великолепных всадников. Это был сам Христиан Ангальт-старший, надменный и благоухающий, в пышном жабо, самоуверенно прищуривший маленькие глазки. Чуть поотстав от хвоста его лошади, несся на вороном жеребце грузный и краснолицый генерал Гогенлоэ, и сразу за ним, затерявшись в свите, следовали Ян Альбин Шлик, которого Иржик не видел с самого Вальдсаса, штириец Мелихар Кайн и Стырум из армии Мансфельда. Граф Христиан, гневно нахмурив брови, высказал Турну недовольство за слишком поздний приезд:

— À la fin… mon cher comte! [19] Наконец-то… любезный граф! (фр.)

Не удостоив того ответом и даже не поздоровавшись, Турн направил коня к свите Ангальта.

— Komm mit [20] За мной (нем.) . , Герштель, — приказал он Иржику.

Так что Иржик с генеральской свитой объехал обе шеренги от правого фланга, почти упиравшегося в ограду заказника, и до левого, растянувшегося по косогору над Мотолом, — тридцать пеших рот и пятьдесят четыре эскадрона конницы, все три шанца, в которых до сих пор неспешно орудовали лопатами и кирками, и все шесть медных пушек, одна из которых обстреливала деревню Ржепы. Когда в клубах порохового дыма они подскакали к левому флангу, со стороны Праги прибыл молодой Бернард Турн со своим полком, ночевавшим в казармах святого Иржи. При его появлении Ангальт тотчас послал туда поручика девятого эскадрона графа из Бубна {112} 112 Граф из Бубна… — Имеется в виду Ян Варлейх младший, рыцарь из Бубна (1570—1639), чешский протестант, императорский полковник, в 1609 г. перешел в сословное войско; участвовал в чешском восстании 1618—1620 гг., в переговорах с Бетленом; позднее генерал-майор на шведской службе, вел тайные переговоры с Валленштейном. с приказом незамедлительно занять позицию на левом краю поля, флангом к Мотолу.

Не громыхай тут единственная пушка, заволакивая синеватым дымом левый фланг построенных в колонны войск, зрелище это сошло бы за военный парад. Да и сама пальба казалась веселой и беззаботной, даже артиллеристы посмеивались, глазея на высокое пламя пожаров над Ржепами и разбегавшиеся в разные стороны как муравьи серые фигурки насмерть перепуганных конных и пеших антихристов.

Не таким представлял себе Иржик поле брани. Ему думалось, что сквозь огненные врата попадет он в ад и сумятицу боя. Что небеса над полем битвы всегда хмуры и исторгают молнии. А между тем мирно светило холодное осеннее солнце, и на голых деревьях заповедного леса каркали вечно угрюмые вороны. Они даже не соизволили разлететься. Бряцание оружия и гомон голосов напоминали суматоху, которая предшествовала торжественному смотру английского полка на площади в Брандысе, когда сэр Гоптон заставил своего коня опуститься перед королевой на колени. Правда, все три маршала — Ангальт, Гогенлоэ и Турн — были возбуждены и поглядывали друг на друга с неприязнью. То, что казалось правильным одному, вызывало насмешки остальных. Но говорил только Ангальт, он распоряжался и приказывал, а Гогенлоэ и Турн молчали. Смолчали они и когда при виде мушкетеров Гогенлоэ Ангальт раздраженно бросил:

— Я слышал, что ваших кнехтов не приводили к присяге. Но это не дает им право так ломать строй. Разбрелись тут, как коровы на лугу!

Гогенлоэ с радостью бы возразил, что полк Бернарда из Турна не ознакомили даже с артикулами военного уложения, но перед полковниками и капитанами решил промолчать.

Если уж в такую минуту генералы заботились прежде всего о равнении в строю, то что уж говорить о полковниках и капитанах! Да и могла ли волновать пфальцских, штирийских, австрийских и савойских баронов судьба города и всей страны? Ведь это был не их город и не их страна! Что за дело им было до этой самой Белой горы? Для них это не были распахнутые ворота к дорогой сердцу Праге с ее величественными дворцами, с красавицей Влтавой и священным Градом. Для них это была всего лишь местность, удобная для баталии, с хорошим обзором и преимуществами для обороняющихся, в то время как неприятель, вынужденный подниматься в гору, оказывался в невыгодной диспозиции. Для них это было обычное сражение, каких они много провели на службе у испанцев, нидерландцев и австрийцев, а выиграют они его или проиграют — это уж как сподобит господь бог — вершитель всех сражений. Все равно они получат свое жалованье и положенную долю трофеев. И снова отправятся в путь. Неважно под чьими знаменами.