Борис Камов - Мальчишка-командир

— Не люблю таких мест, — сказал Яшка. — Ведьмино поместье какое-то.

Аркадию здесь тоже не понравилось.

— Пойдемте, — сказал он, — тут должна быть дорога.

Но вместо дороги они вскоре наткнулись на зловонное болото. Взяли вправо, прошли еще около часу. Лес начал редеть. Впереди между деревьями показался просвет. А дальше снова засинел загадочный лес.

— Смотрите! — обрадовался Левка.

Под ногами разведчиков была примята трава — видимо, недавно проехала телега.

— Ну, теперь-то мы куда-нибудь придем, — обрадовался Левка.

— Погоди! — дернул его за рукав Оксюз.

Разведчики обернулись. По дороге двигалось несколько груженых крестьянских подвод.

— Спросим их! — сказал Левка и побежал навстречу. — Товарищи! Куда идет эта дорога? — И с опозданием заметил, что у подводчиков через плечо перекинуты патронташи и у пояса болтаются гранаты.

— Стой! — всполошились подводчики. — Ты чей будешь?

Левка не стал ничего объяснять — сорвал с плеча карабин, бухнул два раза и бросился в чащу. Вдогонку загремели выстрелы. Разведчики бежали через лес. Бандиты — за ними. Их крики то усиливались, то стихали.

— Цепью идут, сволочи! — задыхаясь, произнес Аркадий. — Слева болото. Если кончится лес — пропали.

Лес, как назло, кончился, поперек блеснула река.

— Аркаша, смотри — мельница! — шепнул Оксюз.

С правой стороны, из кустов, торчала серая башенка с продырявленными мельничными лопастями. Осторожно подкравшись, разведчики заметили, что дверь на мельницу приоткрыта, а мельник стоит к ним спиной и окуривает ульи.

Курсанты бесшумно скользнули в сени дома, пристроенного к мельнице. Оттуда они по лесенке забрались наверх и, приоткрыв маленькую дверку, очутились на небольшом, заваленном рухлядью чердаке. Едва курсанты успели опустить дверку и лечь на пыльный пол, как послышались шаги мельника. Он вошел в дом, чем-то негромко стукнув по столу.

К мельнице стремительно подкатили подводы.

— Эй, дед Никита, красный юнкер куда побежал? — низким сердитым голосом спросил один из подводчиков.

— Не видел я никого, — равнодушно ответил старик. — Привезли-то что?

— Увидишь, отворяй давай погреб.

На чердаке было слышно, как внизу что-то с шумом откатилось. Мягко зашлепали, падая друг на друга, мешки. И вскоре подводы снова укатили.

Дед опять занялся ульями. Разведчики, увидев через окно, что он надел маску и возится с пчелами, бесшумно спустились, выскользнули в заросли и двинулись по следам, оставленным телегами. Часа через два средь леса им открылась просторная поляна. Сквозь дымку вечернего тумана разведчики увидели целую деревушку, построенную из шалашей. Стояли распряженные повозки, дымились костры, паслись неподалеку кони. В сторонке, особняком, серела светлая парусиновая палатка. В ней, надо полагать, жил сам Битюг.

Осторожно, чтобы не напороться на дозоры, курсанты покинули наблюдательный пост и отправились к себе в Озерцы.

На рассвете Голиков поднял свой отряд. Удар по лагерю был внезапным и сокрушительным. Граната, брошенная в палатку, разнесла ее в клочья. Но Битюга в лагере не оказалось: здесь ютилась одна из мелких банд.

— Давай допросим мельника, — предложил после боя Левка.

— Мельник может о Битюге ничего не знать. Или просто ничего не скажет. Обождем, мельник нам пригодится, — ответил Аркадий.

...На помощь пришел сам Битюг.

Рано утром Голиков взял пустые ведра и направился к глубокой кринице — в ней была необыкновенно вкусная, к тому же очень холодная вода, и Голиков предпочитал обливаться только ею. Внезапно хлопнул револьверный выстрел. Мимо колодца к забору метнулась фигура в красноармейской гимнастерке, в зарослях черной бузины началась возня. Голиков бросил ведра и кинулся к зарослям, выхватывая из кобуры маузер. Навстречу из-за куста вышел незнакомый мужик в серой разорванной рубахе. Правая рука его была прострелена, он прижимал ее к груди, а левую курсант Кузюмов завернул ему за спину.

— Что произошло? — спросил Голиков, пряча пистолет.

— Колодец, кажись, отравил, — ответил Кузюмов.

— Веди его, Федя, ко мне, — велел Голиков.

Он занимал светлую чистую хату — с иконой, вышитыми рушниками, с портретом Шевченко и гулкими ходиками на выбеленной стене.

— Я дневалю, — поглядывая на задержанного, начал Кузюмов (это был обрусевший татарин из-под Казани, лет двадцати пяти). — Вижу, человек крутится возле колодца. Спрашиваю: «Ты чего?» — «Напиться бы». Дал я ему напиться. А только отвернулся, он швырк что-то в колодец — и наутек. Я и пальнул.

Мужик стоял тихо, безучастно, завернув простреленную ладонь в подол рубахи и заботясь только о том, чтобы кровь не запачкала чистый земляной пол. Вдруг мужик рухнул на колени.

— Пан начальник, спаси мою дочку Оксаночку!

— Какое мне дело до вашей Оксаночки? — рассердился Голиков. — Кстати, Федя, принеси-ка этой водички. Я бросил ведра возле колодца... Перевяжите себе руку, — протянул он арестованному пакет.

Мужик поднялся, послушно и снова безучастно разорвал упаковку, стал неумело бинтовать запястье и ладонь. Вернулся Федя.

— Я поставил возле колодца часового, — сказал он. И помог мужику справиться с повязкой.

Голиков накрошил в блюдце хлеба, полил его водой из ведра, открыл дверь и поставил тюрю возле порога. На хлеб слетелась стайка воробьев. Они принялись дружно клевать. И вдруг заметались, вспорхнули, один рванулся вверх — и тут же упал возле крыльца.

— При чем здесь ваша Оксаночка? — снова сердито спросил Голиков. — После завтрака мы могли все лежать, как этот воробей.

— Пан начальник, я не хотел. Со мной сделали вот что, видишь? — Он задрал рубашку и показал спину в свежих багровых и красных рубцах. — Я все равно не соглашался. Тогда Битюг велел забрать Оксаночку. «Подбросишь в криницу, чего дадим, отпущу, — пообещал он. — А не сделаешь — не обижайся». А дивчинка така молода, така га́рна и до́бра. Спаси ее, начальник. Мне же хоть этой воды налей — все равно. — И он опять грохнулся на колени.

Холодный пот выступил на лбу Голикова. Ему было неловко, что пожилой человек, ровесник отца, так унижается перед ним, и он чувствовал ненависть к этому человеку за то, что он согласился их всех отравить; и в то же время в Голикове появилась жалость к незнакомой девчонке, которая стала заложницей Битюга, — ее судьба, желал этого Аркадий или нет, зависела теперь и от него.

— Встаньте. Где лагерь Битюга?

— Откуда мне знать? Он пришел со своими бандюками ко мне в хату.

— Почему к вам?

— Спросите у него. Я раньше Битюга никогда не бачил. Староста наш, верно, подослал. Я с ним собачился. Он все к дочке приставал.

— Что велел Битюг?

— Он велел передать тутошнему старосте Трохимычу, чтоб сообщил в лес, коли отрава подействует.