Борис Камов - Мальчишка-командир

Голиков с Кузюмовым переглянулись: курсанты потратили массу времени, пытаясь отыскать следы Битюга. А Трохимыч, маленький, проворный, без конца предлагавший свои услуги старичок, был, как нечаянно сию минуту выяснилось, связником атамана.

— Хорошо. Попробуем что-нибудь сделать, — пообещал Голиков.

Мужик от волнения, от проснувшейся надежды шумно задышал широко открытым ртом.

— Коли, пан начальник, спасешь... коли понравится... засылай сватов. Приданое дам от души: землю, хату, быков... А меня и потом можешь убить!

— Федя, — поднялся Голиков, — спрячь его здесь в подполе. И никому ни слова.

Аркадий отыскал Яшку Оксюза и все ему рассказал.

— Идем брать Трохимыча, — решительно заявил Яшка. — Ах, иуда! «Удобно ли вам, хлопчики? Не надо ли чего, сыночки? Вот я сальца принес. Извините, что старое!» Пусть ведет и показывает!

— А если не покажет?.. Или Битюгу станет известно, что мы Трохимыча арестовали?..

— Обожди, — лицо Яшки сделалось подозрительным и жестким, — уж не собрался ли ты свататься к Оксаночке? Тогда узнай подробнее у будущего тестя: сколько дают ей в приданое шуб и подушек?

— Перестань. Давай лучше подумаем. Битюг велел всыпать отравы и сообщить, как она подействует. А для чего?

— Ясно для чего. Если подохнем — забрать оружие. А если только заболеем — прийти и добить. Но мы же не померли и не заболели. И я не собираюсь помирать до полной победы мировой революции.

— А если прикинемся?

После завтрака десять курсантов по тайному приказу Голикова улеглись в постель. Вместо обеда командир велел кипятить чай и сушить сухари. Во второй половине дня лежало уже больше тридцати человек. Их обслуживали четверо дежурных, которые сами ходили с палочками и разносили сухари и кипяток. Принимать что-либо от населения курсантам было категорически запрещено.

К вечеру, едва волоча ноги (пригодился опыт, обретенный в любительских спектаклях, когда играл и стариков), Голиков отправился к старосте. Семья Трохимыча ужинала.

— Милости прошу, повечеряйте с нами, — предложил Трохимыч.

— Благодарю, мы сегодня уже плотно позавтракали, — резко ответил Голиков. — У меня заболели люди. Есть подозрение, что нас отравили. Если оно подтвердится, разговор будет особый... — Сморщившись, словно от боли, он потер себе живот. — А пока приготовьте к утру пять-шесть подвод — повезу ребят к доктору...

— Приготовим и сенца положим, — встревожился Трохимыч. — Ишь какая беда, такие бравые хлопцы, такие вежливые. А чтобы гадость какую подбросить в еду, то вы из головы бросьте. Может, консервы, испорченная колбаса... Желаете травки попить? Старуха у меня мастерица... Гапка, давай свари хлопцам чего-нибудь от живота.

— Нет, лечить ребят будет только доктор. Я и воду ему из колодца отвезу. Пусть проверит.

...Был тот час суток, когда ночь уже кончается, а утро еще не наступило. И все вокруг — земля и вода, небо и деревья и даже белые домики — становится одного неразличимо серого цвета. В эту пору с двух сторон к селу и подъехали бандиты.

От леса двигалась часть отряда во главе с Битюгом. Это был недавно еще худой мужичонка, разъевшийся до такого безобразия, что сам не мог вскарабкаться на коня — его подсаживали. А с противоположной стороны, от оврага, подошла вторая половина банды, во главе с Карасем. Битюг был трусоват, и разведку боем должен был начать Карась, после чего Битюг предполагал решить, вступать ему в дело или сразу повернуть в заросли: Битюг не любил, когда в него стреляли.

Поскольку Трохимыч, прислав внучонка, заверил, что «красные юнкера» лежат по хатам в лежку, то Карась, въехав в село, жахнул в воздух из маузера... И еще, и еще... Минуты через две, не раньше, ему ответило несколько винтовок. Пули пронеслись высоко над головами бандитов.

«Ну и стрелки!» — презрительно подумали Карась и его подручные.

— Ого-го, мухи дохлые! — закричал тогда, воспрянув духом, Битюг. — Ого-го, бросай винтовки!

— Даешь пулеметы! Пулеметы даешь! — подхватил его призыв Карась.

И снова им ответило только несколько винтовочных выстрелов.

— Эй вы, травленые, а ну, выходь на середку села! Поглядим на вас поближе! — закричал тогда, осмелев, Битюг.

Ответом было молчание. Обе половины банды продолжали двигаться навстречу друг другу. Между ними оставалось метров двести, когда Голиков, сидя на чердаке своего дома, нажал гашетку «максима». Это было сигналом. Сразу заработали еще три пулемета, к ним прибавился разящий залп четырех десятков курсантских винтовок. Вспыхнули копны сена. Банда, пойманная в ловушку, заметалась под прицельным огнем.

— Предали! Нас предали! — закричал Битюг.

Уйти удалось немногим.

Утром к Голикову пришел Кузюмов.

— Товарищ командир, что делать с арестованными?

— Трохимыча отправишь в район, там его будут судить.

— А этого, который отравил?

— Его отпустим.

— Да ведь он же нас чуть...

— Во-первых, он помог нам, Федя, — возразил Голиков, — во-вторых, пошел он на такое не от хорошей жизни, а в-третьих, мы еще не знаем, что с его дочкой. И получится, девчонку загубил Битюг, отца — мы. Куда же тогда людям податься?

— И еще Оксюз спрашивал насчет мельника.

— К мельнику я поеду сам.

Взяв нескольких товарищей, на подводах Голиков отправился на мельницу. Толкнул дверь жилой постройки — она отворилась. Посреди комнаты стоял мельник.

— Чего вам? — спросил он сердито, но взгляд его был беспокойным.

Голиков неторопливо сел за стол.

— Как дела, дедушка?

— Никаких делов нету. Зерно молоть никто не возит.

— Зачем тебе зерно, если есть награбленное. Его куда прячешь?

— Ты, хлопче, чего плетешь? Кого я могу грабить?

Голиков поднялся.

— Давайте, ребята, отодвинем стол и лавку.

Лицо мельника ощерилось. Он метнулся в угол хаты, сорвал со стены безмен и запустил им в Аркадия. Голиков присел, и безмен пролетел в нескольких сантиметрах от головы. На мельника накинулись и связали ему руки.

Под лавкой, у самой стены, обнаружили щель, засунули в нее безмен. Надавили. От стены медленно откатились четыре половицы, открывая вход в тайник. В темноту подпола спустились трое курсантов. Около часа выбрасывали они оттуда мешки, свертки, коробки. Нашли они там и солдатскую гимнастерку с пятнами крови...

Отряд Голикова вернулся в Киев. В тот же день Аркадий был избран секретарем курсовой комячейки — заместителем Бокка. Голикову отвели отдельную комнату. В ней он работал и спал на кожаном диване возле полевого телефона, который будил его почти каждую ночь. Голиков подымал заранее отобранную оперативную группу, выдавал ей оружие, за которое теперь отвечал, и отправлялся на задание. В Киеве действовали тайные офицерские организации, они помогали Петлюре.