Борис Камов - Мальчишка-командир

Новое назначение помешало Аркадию уехать в экспедицию под Канев, где орудовали банды бывших григорьевцев. Вместо него командиром отряда послали Оксюза. Друзья посетовали, что снова расстаются: они уже привыкли вечером хотя бы полчаса проводить вместе.

По сводкам, в том числе секретным, было очевидно, что курсантов в ближайшее время пошлют на передовую. И сколько позволяли обстоятельства, Голиков поднажал на учебу. Он штудировал историю войн, изучал наиболее выдающиеся операции прошлого, читал о походах Юлия Цезаря, Александра Македонского, Суворова, Наполеона, Кутузова. Аркадий всерьез занялся топографией и астрономией. Он безошибочно находил в вечернем небе Полярную звезду, созвездия Ориона, Лебедя, Стрельца и мог ночью без компаса свободно определить, где север и юг, запад и восток.

Новая должность позволяла Аркадию спуститься в любой час в подвал, где находился тир и шли учебные стрельбы. Он забегал сюда почти ежедневно. На складах бывшего кадетского корпуса хранилось немало всяческого оружия и припасов к нему. Аркадий делал пять-шесть выстрелов из винтовки, а потом из своего маленького маузера. Он научился почти не целясь попадать в сердцевину неподвижной, а потом и движущейся мишени и знал, что в любой неожиданной ситуации сумеет постоять за себя.

Так же тщательно занялся Голиков изучением книг о разведке. Он пользовался богатейшей библиотекой училища. И если ночью его никуда не вызывали, то читал до трех-четырех утра, а в семь, когда сигнальная труба пела подъем, вскакивал и бежал делать зарядку на плацу, как все.

20 августа 1919 года Голиков был ответственным дежурным по курсам, когда прибыл нарочный с пакетом. Не стучась, гонец ворвался в кабинет начальника курсов и тут же выбежал обратно, пряча в нагрудном кармане расписку. Через четверть часа стал известен приказ: произвести досрочно выпуск старших курсов и утром — в составе сводной курсантской бригады — выступить на фронт.

В вестибюле появилось торопливое, от руки написанное объявление: СЕГОДНЯ ПОСЛЕ УЖИНА ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР.

Голикову сделалось грустно: он легко привыкал к новым местам. И пока товарищи примеряли парадные, на заказ сшитые френчи и сапоги и собирали вещи, чтобы не укладывать их после выпускного вечера, Голиков, оставаясь дежурным и выполняя множество поручений, сочинял. В голове его, независимо от происходящего, сами собой складывались стихи.

После ужина в громадном актовом зале рявкнул оркестр. Он играл «Дунайские волны», но лишь несколько курсантов закружились с девушками в вальсе. Остальные не умели танцевать. В обширной училищной программе уроки танцев предусмотрены не были.

Возле Яши Оксюза стояла коротко стриженная светловолосая девушка, на которую многие обращали внимание. Смуглость ее загорелого лица оттенял белый кружевной воротничок голубого ситцевого платья. Это была Надя. Аркадий и Яша познакомились с ней в Кадетской роще в апреле. Яшка влюбился в нее с первого взгляда. Месяц назад они поженились. Через неделю после скромной свадьбы Яша уехал под Канев. Вернулся три дня назад.

К Оксюзам через весь зал направился Голиков.

— Яш, ты позволишь мне пригласить Надю?

— Ой, пригласи, — обрадовался Яшка, — а то она скучает.

— Не скучаю! — обиделась Надя.

— Но ты же хочешь танцевать?

— Хочу! — виновато согласилась она.

Аркадий щелкнул каблуками новых сапог и поклонился. Надя, вспыхнув, положила руку ему на плечо, и они легко заскользили по навощенному паркету. У них перед глазами замелькали широкие окна со спущенными тяжелыми шторами, хоры с оркестром и капельмейстер, который стоял вполоборота, глядя то на музыкантов, то на происходящее внизу, то на группы курсантов, которые жались к стенам и с легкой завистью наблюдали за немногими танцующими.

— Ой, Аркаша, я так быстро не могу, — запросила пощады Надя.

Они завальсировали на месте, и Голиков увидел на лице ее слезы.

— Ты что? — смутился он. — Я отдавил тебе ногу?

— Нет. — Надя замотала головой. — Не хочу, чтобы вы с Яшкой уезжали.

— Но мы только и делаем, что уезжаем и приезжаем.

— Теперь, я знаю, вы уедете надолго. Яшка велит мне тоже уезжать. С семьями преподавателей.

— Правильно. Ты теперь жена командира...

Музыка оборвалась на полуфразе. В центр зала вышел Бокк.

— Товарищи, у нас нынче торжественный и немного грустный день. Выпускник Аркадий Голиков написал по этому случаю стихи. Попросим его прочесть...

Аркадий подал Наде руку, подвел ее к Оксюзу, поклонился и, вынув из кармана френча листок, направился к невысокой эстраде. Внезапно в его голове вместо стихов, которые он сочинял целый день, экспромтом возникли совсем другие:

...В семь утра сто восемьдесят курсантов-старшекурсников последний раз выстроились на училищном плацу. В открытой машине стремительно подъехал нарком по военным и морским делам Украины Николай Ильич Подвойский. Обойдя строй, он вручил каждому выпускнику удостоверение с красной звездой на обложке. Голиков раскрыл свое.

«Предъявитель сего, — прочитал он, — тов. Голиков Аркадий Петрович, окончил Шестые Киевские Советские пехотные курсы командного состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

За время учебы тов. Голиков А. П. обнаружил отличные успехи и по своим качествам вполне заслуживает звания красного командира социалистической армии»*.

Из воспоминаний А. П. Гайдара

«...Подвойский... обратился к нам с речью: «Вы отправляетесь, — сказал он, — в тяжелые битвы. Многие из вас никогда не вернутся из грядущих боев. Так пусть же в память тех, кто не вернется, кому предстоит великая честь умереть за Революцию, — тут он выхватил шашку, — оркестр сыграет «Похоронный марш». Оркестр начал играть... Мурашки бежали по телу... Никому из нас не хотелось умирать. Но этот похоронный марш как бы оторвал нас от страха, сомнений, и никто уже не думал о смерти».

После отъезда Подвойского был зачитан еще один приказ. Шестеро выпускников назначались командирами. Остальные, несмотря на только что полученные удостоверения, выступали в поход рядовыми. Яков Оксюз стал полуротным, а Голиков взводным.

С парадного плаца, пешком, командирская рота отправилась на передовую.

Вечер застал полуроту Оксюза в Кожуховке, близ станции Боярка, в тридцати километрах от Киева. Разведка доложила, что белых поблизости нет.

После прощального вечера, который закончился к утру, и дневного марш-броска по августовской жаре все изрядно устали. И Оксюз, расставив часовых, приказал разойтись по хатам, справедливо полагая, что другой случай отдохнуть появится не скоро.