Борис Камов - Мальчишка-командир

Голиков обошел дома, где ночевал его взвод, выбрал себе место на сеновале и вернулся на часок в избу к Яшке, который дописывал письмо Наде. Утром, на плацу, Надя при всех плакала, не хотела Яшку отпускать, просила взять с собой. Яшка, красный от смущения и полный жалости к жене, вырвался от нее. Надю увела жена Бокка. Но целый день заплаканное лицо Нади, ее полные горя глаза, ее голос преследовали Яшку. Сейчас же на бумаге он спешил объяснить и досказать ей то, что не решился произнести вслух в присутствии большого количества народа. Оставалось только неясным, куда отослать письмо, потому что Надя с женами комсостава должна была сегодня же отплыть на барже из Киева.

— Давай пить кислое молоко, — предложил Яшка, завидев друга.

Он разлил молоко по кружкам, придвинул тарелку со свежим хлебом и другую — с яблоками. Яблоки были крупные, спелые.

— Папировка, — пояснил Яшка, надкусывая.

— По-нашему — белый налив, — уточнил Аркадий. — Самые мои любимые.

— Я тебе рассказывал про маму, — напомнил Яшка, придвигая к себе кружку. — Она в своей жизни так и не увидела ничего хорошего. Поэтому, когда Надя выходила за меня, я обещал: «Мы будем с тобою жить, как тебе даже не снилось: читать книги, слушать музыку, ходить в театр. У нас будет много друзей — таких, как Аркашка. И ты никогда, — обещал я ей, — не услышишь от меня сердитого слова...» А теперь я думаю: если она каждый раз будет меня так провожать...

— Привыкнет, — успокоил его Аркадий. — Другие же привыкают.

Начало светать, когда они закончили беседу. Аркадий поднялся.

— Спи тут, — предложил Яшка. — На печке места хватит.

— Душно на печке, — ответил Аркадий. — И потом, хорошо бы проверить посты.

— Чего их проверять — свои ж ребята. Еще обидятся. Спи давай, уже скоро вставать.

Подложив под голову хозяйский кожух, Аркадий растянулся на широкой лавке, а Яшка устроился на печке. Не успели заснуть — ударил взрыв, с раскатистым звуком рванула граната. Торопливо, вразнобой забухали винтовки.

— Откуда стрельба, зачем граната, мы же только легли? — ошалело бормотал Яшка, соскакивая с печи. С закрытыми глазами, которые попросту не разлипались, он стал наматывать портянки и натягивать новые, туго налезающие сапоги.

— Сейчас поймем, — ответил Аркадий, торопливо защелкивая пояс с кобурой и перекидывая через плечо ремень тяжелой, похожей на портфель сумки.

На улице они увидели, что из соседних домов, где ночевал взвод Голикова, выбегают товарищи и мчатся в сторону церкви, откуда слышалась стрельба.

На свежем воздухе с Яшки моментально соскочила сонливость. Выхватив из деревянного футляра маузер, он припустил вдоль дороги, опередив всех, потому что быстро бегал, а затем, сокращая путь, перемахнул через плетень, боком продрался через тесно посаженные колючие кусты, с которых уже начала осыпаться малина. За ним бежали Аркадий и другие бойцы.

Возле церкви продолжалась перестрелка. Меняя ритм боя, застучал пулемет. Он строчил короткими деловитыми очередями. Голикову показалось, что бьют из церкви, но так это или нет — было не разобрать.

В ответ на пулеметные очереди Яшка даже не пригнулся. Снова перемахнув через плетень, Оксюз очутился на картофельном поле, за которым на серых могильных плитах, на подступах к белоснежному собору пестрели спины в новых командирских френчах. То была редкая цепь, которая удерживала невидимого противника.

За собором мелькнули фигуры в погонах. Значит, напала не банда.

Аркадий почти не отставал от Яшки, испытывая невольную вину за то, что все так нелепо обернулось. Товарищи, он слышал по дружному тяжелому топоту, бежали сзади и рядом. Ружейный огонь со стороны противника стал сильней, но самую большую опасность представлял пулемет, очереди которого сделались продолжительней и торопливей.

Внезапно сквозь клоками висевший туман Голиков различил беглые, короткие огоньки. Они вспыхивали на копне сена, водруженной на арбу. «Видать, прикрываясь этой арбой, они и подобрались к постам», — подумал Голиков, но сейчас это не имело значения. Главное — в сене был спрятан пулемет, и он должен был замолкнуть.

Яшка продолжал бежать, высоко задирая ноги и перепрыгивая через густую рослую ботву, а Голиков взял правее, на ходу нащупывая в сумке гранаты. Он терпеть не мог носить их на поясе. Его раздражало, когда они стукались.

Гранаты-лимонки Аркадий полюбил за компактность, большую силу и оглушающий звук. Расстегивая на бегу сумку, он вспомнил, что у него на две гранаты один запал. Другой он где-то выронил. Значит, граната у него, по сути, одна. Это усложняло дело, но выбирать не приходилось.

Внезапно краем глаза Аркадий заметил, что Яшка споткнулся и, вытянув руки, по-детски беззащитно упал на морковные грядки. Голиков поморщился, представив, как у Яшки захватило дыхание от такого падения плашмя на живот.

Высоко задирая ноги, чтобы тоже не споткнуться, Голиков взял еще резче вправо, не выпуская из поля зрения Яшку и удивляясь, что Оксюз, всегда такой проворный и ловкий, не спешит вскочить и странно копошится, словно что-то потерял в ботве. Голиков не мог оставить Яшку в таком положении и повернул к Оксюзу.

Стайка пуль пронеслась над головой. Аркадий кинулся на землю и пополз вдоль грядки, уже не заботясь о том, чтоб не испачкать парадный френч. Но ползти не было времени. Голиков снова вскочил и бросился к другу.

Яшка продолжал лежать на животе, делая неловкие усилия подняться.

— Что с тобой? — Аркадий наклонился, чтобы помочь ему встать.

Оксюз застонал. Аркадий осторожно перевернул его на спину. Сукно старого потертого френча, который Яшка надел в дорогу, намокало над карманом. А всегда уверенное, невозмутимое лицо напряглось от боли.

— Беги! — с трудом произнес Оксюз. Он хотел что-то добавить, но струйка крови вытекла из угла его рта, он закашлялся.

Аркадий положил Яшку головой на грядку, чтобы ему было легче дышать. Голиков чувствовал, как в душе у него все каменеет, а тело слабнет, будто и его, Голикова, пробила пуля и по капле вытекает кровь. Яшка был первым и единственным другом, которого Голиков приобрел в армии. Они дали слово всю жизнь держаться вместе.

Две-три пули, свистнув, ударили в соседнюю грядку. Через секунду — снова. Видимо, пулеметчик пристреливался, и с пулеметом пора было кончать. Но кинуть Яшку в огороде Аркадий не мог. Он оглянулся, кому бы его передать. И увидел, что товарищи, которые бежали за ним и Яшкой, тоже в нерешительности остановились и с жалостью смотрят на Оксюза. Цепь на окраине с трудом сдерживала натиск, а здесь, на грядках, толпился едва ли не целый взвод. Яшкино ранение оборачивалось катастрофой.

Тревога за судьбу остальных словно отодвинула беду с Яшкой. Голиков представил, что через секунду-другую пулеметчик даст прицельную очередь, на грядки рухнет еще несколько человек, а виноват будет он, Голиков, потому что он первый остановился и побежал назад. Побежал не из трусости, а чтобы помочь Яшке. Но когда полурота окончательно проиграет этот нелепый, внезапный, так неудачно сложившийся бой, то будет уже не до деталей.