Борис Камов - Мальчишка-командир

Писать для самого себя Аркадий не захотел, а случай был такой, когда он мог рассказать о себе все без утайки, не опасаясь напугать или переполошить близких.

«Пишу тебе из Воронежа, — сообщал он отцу, — с Юго-Восточного вокзала, на запасном пути которого стоит наш вагон. Я недолго пробыл здесь, но у меня произошло уже довольно много перемен по службе... сейчас сижу и размышляю над той работой, которая предстоит с завтрашнего дня мне, вступающему в командование 23-м запасным полком, насчитывающим около 4-х тысяч штыков. Работа большая и трудная... во всяком случае, при первой же возможности постараюсь взять немного ниже — помкомполка или полк полевой стрелковой дивизии не такого количества и организации, да и не люблю я, по правде сказать, оставаться в запасе...

Письма пиши по адресу: Воронеж, 2-я бригада, 23-й запасной полк, командиру — мне. Прощай и будь бодр.

А. Голиков»*.

Запечатав письмо, решил сразу лечь спать, чтобы утром подняться со свежей головой, но, как только он задул лампу и вытянулся на мягком диване, в голову полезла всякая чертовщина.

Ему привиделось, что в темноте, перешагивая через рельсы, пролезая между колес теплушек, к его вагону приближаются фигуры в офицерских, тонкого сукна шинелях, но без погон. При скудном свете желтых станционных фонарей, в полумраке мелькнет то заросшая щетиной щека, то злой, сосредоточенный глаз, то хищный охотничий оскал. И Голиков видел, что вся эта полуразбойничья ватага приближается к его вагону, потому что — так ему снилось — он не лежал у себя в купе, а стоял на площадке у распахнутой двери. Он ее дергал, но она почему-то была привинчена к стене и не закрывалась. А дежурный красноармеец, который приносил хлеб и кипяток, конечно, знал, как ее отвинтить, стоял рядом, нарочно не помогал и смеялся, пока вся ватага не собралась возле площадки, наведя на него, Аркадия, браунинги, маузеры, винтовки со штыками и даже один ручной пулемет.

...Голиков вскочил и долго сидел в темноте, медленно с облегчением осознавая, что все это ему только приснилось. На всякий случай он вышел в тамбур. Двери были плотно закрыты, а боец, подремывая, сидел, обняв винтовку, на табуретке. Услышав шаги, он мгновенно вскочил:

— Товарищ командир, вам что-нибудь надо?

— Благодарю, просто захотелось подышать свежим воздухом.

Щелкнув ключом, боец открыл тяжелую дверь. На соседнем пути стоял товарный. Смазчики с двухцветными керосиновыми фонарями обстукивали и подливали масло в буксы. Аркадий вспомнил, как смазчик прогнал его с площадки товарного вагона у станции Кудьма. Это было шесть лет назад. Какой он тогда был маленький...

С Юго-Восточного вокзала в казармы 23-го полка Аркадий шел пешком. У него оставалось больше часа, чтобы еще раз обдумать ситуацию.

«Я иду принимать полк, — говорил он себе, — в котором едва не случилась катастрофа. На кого я смогу опереться? Пока еще не знаю. Следовательно, для начала ни на кого... Правда, Александров сказал: «Комиссар Берзин — надежный человек. Это он обнаружил в последнюю минуту...» Возможно, что человек он отличный. Но если в полку существовал заговор, а Берзин узнал об этом в последнюю минуту, значит, и на него я целиком положиться не смогу. Буду вникать во все сам. Авось разберусь».

В семь тридцать возле кирпичного здания штаба полка Голикова ждали трое: высокий, худой человек, в кожу которого, казалось, навсегда впиталась копоть, — комиссар полка Берзин, из металлистов; вторым был среднего роста толстячок с веселыми настороженными глазками — начхоз Шепилов; третий — человек в суконной кепке, в очках с железной оправой, переносица которых для прочности была обмотана ниткой, — начальник особого отдела Гопонюк.

— Голиков Аркадий Петрович, — отрекомендовался новый командир полка, беря под козырек, а затем пожимая всем руки.

— Полк уже построен, — доложил комиссар. — Красноармейцы нервничают. Многие говорят: «Теперь нас всех начнут шерстить...»

— Я все понял, — прервал его Голиков. Ничего обсуждать он не хотел: нужно было сначала увидеть полк.

И он его увидел: на плацу Голикова ожидало более трех тысяч человек (остальные несли караульную и иную службу, многие болели). Комиссар скомандовал:

— Полк, смирно!

И Голиков обошел строй. Он внимательно вглядывался и в приветливые, и в потухающие, и в бодрые, и в недобрые, и в хитроватые лица красноармейцев. Читал он в глазах и откровенное удивление: из всех присутствовавших на плацу Голиков был самым молодым. Комполка подметил, что бойцы одеты и в новые, и в видавшие виды шинели. У многих было плохо с обувью. Комиссар Берзин подал знак, и четверо бойцов вручную подкатили тачанку, которая должна была заменить трибуну. Берзин вскочил на подножку.

— Слово предоставляется командиру полка товарищу Голикову.

Строй замер. Аркадий поднялся на облучок, стоять на котором было неудобно, потому что четверть шага — и полетишь вниз. Но Голиков хотел, чтобы его не только видели, но и слышали.

— Товарищи! — громко и внятно произнес он. — Я принимаю 23-й полк в трудное время. Вас хотели бросить на помощь левоэсеру Антонову. Не знаю, если бы это удалось, что бы это изменило в судьбе Антонова. А в вашей судьбе это изменило бы все. Вам была уготована жизнь в лесу — без всякой надежды из леса выйти. Вам была уготована трагическая судьба. И я благодарен всем, кто помешал этому случиться, кто в трудную минуту остался верен революции. Не сомневаюсь, что каждый из вас еще многое сделает для окончательной победы над контрреволюцией!

Раздалось громкое недружное «ура!». По лицам было видно, что бойцы выступлением командира довольны.

Голиков отпустил полк, распорядился, чтобы обед был приготовлен получше, и сказал, что хочет осмотреть свой рабочий кабинет. Аркадия Петровича провели в зал. Слева и справа от входа шли сплошные широкие окна с белыми шелковыми шторами, а у противоположной стены, на фоне резных книжных шкафов стоял немалых размеров письменный стол. К нему примыкала вереница столов для заседаний. Было такое впечатление, что прежний комполка, увидев в «Ниве» кабинет Николая Романова или императора Вильгельма, задумал соорудить себе похожий.

— В этом зале для танцев я работать не могу, — сказал Голиков Берзину. — Нет ли комнаты попроще и поменьше?

Комнату, разумеется, нашли. Стол в ней был. Сейф тут же поставили. И Голиков попросил ознакомить его с составом полка. Берзин принес три толстые папки. Начальник особого отдела прибавил к ним две потоньше — от себя. В одной папке, принесенной Гопонюком, был список арестованных заговорщиков. Голиков на время отложил его, чтобы позже внимательно просмотреть. А во второй папке увидел пятьдесят в разное время вписанных от руки имен.