Борис Камов - Мальчишка-командир

— Покажите, где у вас тут кухня, — попросил Голиков. Красноармеец повел их по лестнице вниз. Здесь проверяющих нагнал командир батальона. Судя по огорченному лицу, он был уже в курсе случившегося.

— Командир батальона Маркелов, — представил его Берзин.

В подвальном помещении, довольно просторном, с высоким потолком, их встретил худой и высокий повар в очень грязной куртке. Трое красноармейцев без всякой спецодежды чистили картошку. Завидев начальство, повар вытянулся и доложил:

— Повар Степан Черкасских при исполнении обязанностей.

— Дайте нам, пожалуйста, супа, — распорядился Голиков.

— Мы можем пообедать в другом месте, — находчиво оживился комбат. — И нам принесут.

— Я хочу супа из этого котла, — ответил Голиков, показывая на громадный чан, который стоял на плите.

— Всем налить? — обратился повар к батальонному.

— Одну миску и четыре ложки, — внес ясность Голиков.

Повар от усердия плеснул половником одну гущу и поставил миску на стол возле плиты.

Голиков с комиссаром черпнули супа. Комполка попробовал, отошел и выплеснул остатки из своей деревянной ложки в помойное ведро, которое отыскалось и здесь. Комиссар, давясь, мужественно проглотил доставшуюся ему порцию.

— Вы тоже, верно, еще не обедали и желаете попробовать, — обратился Голиков к Маркелову и, не дожидаясь согласия, черпнул со дна миски полную ложку.

Батальонному ничего другого не оставалось, как, широко открыв рот, в него эту ложку опрокинуть. В кухне стало слышно, как на зубах Маркелова захрустело, будто его угостили речным песком. Голиков не выдержал — засмеялся. Батальонному было не до смеха. Бежать к ведру он считал для себя стыдным, а проглотить быстро не мог.

— Степан, ты почему не промыл пшено? — спросил Голиков повара.

— А разве пшено моют? Я так поглядел — вроде чистое. Картошечки добавил, посолить не забыл.

— А ты знаешь, что ребята выливают твой суп?

— Я-то чем виноват? Я стараюсь, но я ж не повар.

— А кто же ты?!

— Плотник. Я не хотел. А вот они, — он показал на батальонного, — сказали: ты честный, будешь поваром.

— А прежний где? — поинтересовался Голиков, оборачиваясь к Маркелову.

— На губе. Украл восемь фунтов гвоздей, — сокрушенно ответил батальонный.

— Тулупов, запишите: «Повара Черкасских Степана, как несоответствующего своему назначению, смещаю с должности и для пользы дела прикомандировываю к хозяйственной команде, как специалиста-плотника»*.

— Не знаю, кто вы такой, — обрадовался Степан, — но спасибо вам великое! Может, пообедаете? Я для командира другой супчик приготовил, с потрохами. Хватит на всех.

— С потрохами, Степан, съешь сам. А командиру батальона подашь, когда он попросит обедать, тот суп, что остался у тебя в миске. Только не забудь его погреть.

Голиков взглянул на совершенно подавленного Маркелова и направился к дверям.

...Уже темнело, когда Аркадий Петрович в сопровождении Берзина и Гопонюка подошел к трем бревенчатым строениям, огороженным колючей проволокой. У калитки притопывал часовой.

— Что здесь? — спросил Голиков.

— Лазарет.

— Пропустите, — попросил Голиков часового.

— Не могу. Дохтур не велел, — ответил часовой, загораживая дорогу.

— Это командир полка, — сказал Берзин.

— У меня тут командир дохтур. Вызвать дохтура? — И он дернул веревку.

Из дверей главного строения выбежал седеющий человек в шапочке и накрахмаленном халате. Он распахнул калитку и вопросительно взглянул на посетителей сквозь стекла золотых очков.

— Главный врач полка доктор Де-Ноткин, — отрекомендовал его комиссар. — А это, доктор, наш новый командир полка.

Голиков протянул руку. Де-Ноткин проворно спрятал свою за спину.

— Простите, осматривал больного.

— Что за больные?

— В двух корпусах — сыпняк. В третьем — холера. Сегодня доставили пятый случай.

— Я хочу проведать больных, — сказал Голиков.

— Столько народу пропустить не могу.

— Я пойду один.

— Не советую, — сказал Де-Ноткин.

— Сыпняком, доктор, я болел.

— Бывает и возвратный.

— Товарищ Де-Ноткин, это приказ, — теряя терпение, произнес Голиков и обернулся к Берзину и Гопонюку: — Обождите меня где-нибудь поблизости. — Ему показалось, что Гопонюк с облегчением вздохнул.

В кабинете Де-Ноткина, маленьком и тесном, Аркадий Петрович снял шинель и папаху, облачился в халат и шапочку и следом за доктором направился в отделение.

В палате было чисто: пол вымыт, на окнах занавески, свежее белье на постелях, но в ноздри ударил тяжелый запах. Комната давно не проветривалась. К духоте примешивался запах гниющей раны.

— Доктор, почему здесь такой воздух?

— Мы проветриваем раз в день со скандалами. Больные, все больше из крестьян, боятся свежего воздуха. До́ма у них окна никогда не открываются — ни зимой, ни летом. А в дальнем углу — молоденький парнишка. Раздроблена голень. Его должны были оперировать — подхватил тиф. Случай безнадежный, — понизив голос, пояснил Де-Ноткин.

Голиков прошел в дальний угол. Возле окна, отгороженный ширмой, лежал парнишка лет восемнадцати — с белесыми волосами и бровями, пухлым, картошиной, носом. Лицо его было розовым: он находился в горячке. Глаза открыты. Они радостно блестели.

— Здорово мы их, а? — произнес он, завидев Голикова. — Вон они опять ползут... Хватай пулемет...

Голиков снял полотенце, которое висело у изголовья, плеснул на краешек из стакана, что стоял на тумбочке, и положил полотенце парнишке на лоб. Парнишка блаженно прижал ко лбу полотенце и руку Голикова и затих.

Аркадий Петрович осторожно высвободил ладонь и прошел вдоль всех коек, где люди маялись в бреду или, примолкшие, слушали, как их медленно покидает болезнь. На некоторых кроватях отрешенно сидели те, кто уже точно шел на поправку. Они были худы, медлительны в движениях, в их взглядах застыло удивление, что они выжили.

— Много в полку сыпняка? — спросил Голиков у врача.

— Много. Меньше двух сотен одномоментно не болеют. Тут и новобранцы — прихватывают из дома, в поездах. Но есть и свои. В казармах грязь. А то еще командиры гимнастерки и рубашки в дезкамеру сдают, а шинели и шапки нет: лень возиться...

— Понятно. А теперь, пожалуйста, проводите меня в холерный барак. — И, уловив протестующее движение Де-Нот- кина, добавил: — Это тоже приказ.

Во флигеле, где находились холерные больные, пять коек были заняты, а три оставались свободны. Когда Голиков с Де-Ноткиным вошли в помещение, громадного роста санитар в белейшем халате сразу увел доктора в маленькую служебную комнатушку. Голиков остался один.

Он вспомнил, как мама принесла в дом известную книгу В. В. Вересаева «Записки врача». Вересаев в ней рассказывал, как начинал свою врачебную деятельность, почти сразу попав на эпидемию холеры. В инфекционные бараки к нему приходили добровольцы, желавшие помогать. Они рисковали тоже подхватить холеру, что нередко и случалось. Аркадий тогда думал: «Я бы так не смог...»