Эдвард Резерфорд - Русское

Но к тому времени, как ей исполнилось десять, селяне позабыли ее родителей, – во всяком случае, ни у кого уже не было охоты судачить о них. Жизнь ее текла спокойно.

И вот явился Стенька Разин. Кто знал, что это сулило?

Мятежи были и прежде, будут и впредь, но ни один бунт не был окружен в русских легендах таким романтическим ореолом, как восстание Степана Разина в 1670 году. Возможно, потому, что оно стало лебединой песней старого вольного русского приграничья.

Бунт этот зародился далеко, среди свободолюбивых донских казаков. К 1670 году их демократический уклад был нарушен, среди казаков появились богачи, которых мало заботила судьба неимущих собратьев. Эти бедные казаки и крестьяне около 1665 года сплотились вокруг отважного атамана по имени Стенька Разин, промышлявшего на юге между Волгой и Доном.

Это могло закончиться несколькими разбойничьими вылазками, о которых вряд ли разнеслась бы молва по бескрайней степи, но не таков был Стенька Разин. Разбой превратился в мятеж, а мятеж – в настоящее восстание. Обещая восстановление старой казачьей вольницы, он прошелся по Волге, захватывая город за городом. К лету 1670-го повстанческое войско стало многочисленным и захватило половину юго-востока России; казалось, оно готовилось двинуться на Москву.

И вот тут-то селяне и припомнили Арининого отца.

– Аринкин тятя идет! – кричали маленькие дети. А те, что постарше и похитрее, спрашивали:

– Много у Разина добычи, Аринушка? Ты теперь богатой будешь?

Мучения, от которых у Арины все сжималось внутри, продолжались три недели.

А потом вдруг все закончилось. Ранней осенью царь послал армию, которая разгромила повстанцев. Народный герой бежал на Дон, где богатые казаки схватили его и выдали царю. В июне следующего года он был казнен на Красной площади. Это событие положило конец старой казацкой вольности.

– Царь казнил Аринкиного тятю! – радостно кричали мальчишки.

Она старалась не обращать на них внимания. Но еще долго после того, как ее перестали дразнить, печаль не проходила. Почему-то смерть лихого атамана стала еще одной потерей, живо напоминавшей, как другой казак, ее отец, исчез из ее жизни много лет назад. И оттого однажды ранней весной Арина спросила Елену:

– Тот казак, мой отец, знал, что мать ждет меня?

– Может, и знал, – неохотно отозвалась Елена.

– И что, так и не пришел с ней повидаться? – не унималась Арина. – И на меня не хотел взглянуть?

Вначале Арине показалось, что бабка не расслышала вопроса, потому что ответила она далеко не сразу. Но в конце концов вымолвила:

– Нет.

Арина ничего не сказала. Больше она не заговаривала на эту тему. Ясно, что ни отец, ни мать ее не любили. Она полагала, что по какой-то причине не заслужила этого.

Ей не пришло в голову, что истинная причина заминки с ответом состояла в том, что Елена солгала.

К 1654 году существовало три России. Первая, Великая Россия – это Московия, где сидел царь. Вторая – недавно присоединенная Украина, которую московиты решили называть Малая Россия. Третья представляла собой полосу, около ста шестидесяти километров в ширину, которая лежала к западу от большой латинской буквы R, образуемой русскими реками: то были земли к западу от древнего Смоленска, тянувшиеся до польских болот. Некогда находившиеся под властью древнерусских князей, они попали под власть Польши. Эту западную русско-польскую территорию московиты называли Белой Россией.

Из этой-то Белой России и возвращался Андрей в конце лета 1654 года.

Этот год выдался необычным для молодого казака. Богдан со старшинным советом после переговоров, исполненных взаимного недоверия, все же присоединил Украину к Московии, и по условиям этого договора члены совета получали громадные поместья. Нечего и говорить, что простые украинские крестьяне не получили ничего.

В марте Андрей возвратился в Москву и там присутствовал на свадьбе Никиты Боброва с богатой наследницей. Тогда-то Никита оказал своему другу-казаку услугу: взял в поход против поляков.

Война с Польшей, которая неизбежно последовала за присоединением Украины, была частью гораздо более грандиозного и долговременного плана. Офицеры-иноземцы, которых Андрей заметил в Москве, нужны были для его осуществления. Потому что эта новая война с Польшей служила для России лишь предлогом, чтобы нанести гораздо более сильный удар. Как Никита радостно сообщил своему другу:

– Мы собираемся отвоевать Белую Россию.

Кампания была успешной. На юге украинские казаки нанесли удар на берегу Днепра, на севере русское войско выступило из Москвы на запад к древнему городу Смоленску.

До конца кампании светловолосый голубоглазый царь дважды лично отличил Андрея, и по возвращении в Москву казак узнал, что ему пожаловано новое имение.

Андрей со своим другом приехали в Москву только в июле.

Никита просил Андрея погостить у него в столице в новом просторном доме, который они теперь занимали с женой, но тут прошел слух о моровом поветрии. Вначале они надеялись, что болезнь утихнет, однако спустя несколько дней Никита вернулся домой с плохими вестями.

– Говорят, царские покои в Кремле опечатают. Царица с домочадцами покидает город. Нужно выбираться отсюда, Андрей. Отправляйся, осмотри свое новое имение в Малой России.

Андрей последовал его совету. Так и получилось, что в конце июля он уехал из города и отправился в свои владения.

По дороге он решил заехать в Русское.

Ничего не смог он выяснить о судьбе Марьюшки. Никита, который уже около года не был в имении, предположил, что молодая жена управляющего, должно быть, родила, но наверняка он не знал. И потому любопытство мучило Андрея, когда он ехал на восток, к Владимиру, а потом на юг.

Он пребывал в странном настроении. Все складывалось для него вполне удачно. Он разбогател. Но женитьба друга и постоянное соседство со смертью во время военного похода ясно напомнили ему, что, хотя тридцатилетие не за горами, он по-прежнему один. Ребенок, если жив тот ребенок, – вот и все, что он оставит миру, так размышлял Андрей, проезжая летним днем по сельской местности. Если я не смогу признать ребенка, то хоть посмотрю на него.

С собой он вез кое-какие подарки.

Часто ему становилось грустно. Однажды, проезжая мимо деревеньки на Клязьме, он увидел плот, плывший посередине реки. На нем была единственная мачта, с которой свисала веревка, а на конце веревки на большом железном крюке воткнутом под ребра болтался труп. Наверняка это был какой-нибудь разбойник, поскольку так московиты обычно казнили грабителей, промышлявших на реке. Но, подъехав ближе, Андрей по мешковатым шароварам и длинным усам опознал казака. Труп висел на крюке не меньше недели.