Эдвард Резерфорд - Русское

«Казак – брат мой. Да полно, какой он мне брат! Голытьба, а я-то – богач».

Но почему-то даже собственная удачливость в сравнении с судьбой этого бедолаги вогнала Андрея в тоску.

Три дня спустя он добрался до окрестностей Русского.

В полуверсте от городка он повстречал Елену. Та шла через лес.

Старуха сразу узнала его, но на ее бесстрастном суровом лице не отразилось ни радости, ни даже интереса.

После краткого приветствия он спросил:

– У Марьюшки был ребенок?

– Да.

– Мальчик?

– Девочка.

– Где они сейчас?

– Девочка в деревне. Марьюшка – кто знает? – И Елена рассказала об уходе дочери.

Он был потрясен.

– Вот так взяла и ушла?

– В лес. А может, в степь. Должно быть, померла.

– А может, и нет, – возразил он.

– Может, и нет.

Он задумчиво посмотрел на нее:

– Я должен увидеть ребенка.

– Зачем?

Ему трудно было ответить. Но он знал, что хочет этого.

– Держись от нас подальше, – сказала старуха. – Управляющему все известно. Узнает о тебе – мы наплачемся.

Нехотя Андрей признал, что она права.

Он вынул кошелек с деньгами. Он привез его для Марьюшки. Был там и красивый золотой браслет, в который был вделан большой аметист.

– Отдай малышке, как замуж соберется.

Елена взяла.

– Прощай, – произнесла она холодно.

Он молчал, глядя на нее сверху вниз, испытывая неловкость.

– Прости, – наконец вымолвил он.

– За что?

Он не ответил.

– Уезжай, казак, – сказала она, в ее голосе не было вражды, только печаль и презрение.

Андрей выдержал ее угрюмый взгляд. На какое-то мгновение слово «казак» и то, как оно было произнесено, возмутило его. «Неужто я должен терпеть оскорбления от крестьянской бабы?» – подумал он с раздражением.

Казалось, старуха прочла его мысли, потому что решила заговорить вновь.

– Знаешь, в чем разница между тобой и русским мужиком? – тихо произнесла она. – Лишь в одном: ты можешь уехать. – Она сплюнула. – Управляющий напьется и бьет Марьюшку. Ты ее брюхатишь и уезжаешь в степь. А мы, бабы, молчим да терпим, мы остаемся, как земля остается. Вы нас ногами попираете, а кто вы без нас? Никто! – Затем она пожала плечами. – Бог велел прилепиться к вам. А мы вас насквозь видим. Видим – и глаза бы на вас не смотрели.

Андрей кивнул. Он понял. То был извечный голос всех русских женщин.

Медленно он снова сел в седло и, не говоря ни слова, уехал. Он уже не надеялся, что когда-нибудь увидит свою дочь. И, только отъехав на несколько миль, он понял, что забыл спросить, как ее зовут.

Елена не сказала Арине о приезде отца, хотя припрятала под полом деньги и браслет. Лишние неприятности ни к чему, думала она. Прознает управляющий про деньги – мигом отберет. А что до казака, незачем Арине о нем думать. С годами, видя, какой некрасивой растет внучка, она решила: «Не судьба, видать, девке замуж. На что ей тогда приданое?»

И она отдала деньги сыну, и он пустил их на то, чтобы подкупать управляющего.

Жизнь Арины была непорочной. Так чего же она боялась?

Ей исполнилось двадцать три, замуж она не вышла, даже и разговоров об этом не велось. Она прекрасно знала, что такова ее судьба. С годами она стала еще некрасивей. Бородавка на подбородке тоже подросла. Никто б не назвал ее уродиной, и бородавка ее не безобразила, но в глаза все ж бросалась. «Это, – говорила она себе, – Бог, в своей бесконечной мудрости, дал мне залог вечного смирения». Каждый день Арина молилась. Старалась быть полезной. Ни в Русском, ни в Грязном у нее не было врагов, но жила она в постоянном гложущем страхе. Она боялась, что у нее отнимут церковь.

Этот страх не был беспричинным. Арина была раскольницей.

Религиозное разделение в Русском было типичным для многих провинциальных поселений, а именно – медленным.

Прошло два года, пока исправленные патриаршии молитвословы дошли до монастыря. Когда это случилось, настоятель тихонько положил книги в своей келье и сделал вид, что забыл о них. А монахам об этом и вовсе ничего не сказал.

Во многих отношениях настоятель восхищался Никоном. Разве патриарх не выступил в защиту достоинства Церкви? Разве не противостал царю, когда Алексей задумал ограничить доходы от церковного имущества? Несомненно, Никон был выдающимся деятелем. Но у настоятеля имелись друзья среди тех, кто не принял реформы и осуждал Никона за заносчивость. Не доверял он и украинским ученым, которых пригласил Никон. Он ревниво относился к тому влиянию, которое они имели; по его мнению, они были слишком католическими, слишком польскими.

Он предпочел придерживаться древних традиций и когда молился сам, и когда служил литургию. Так и повелось, что насельники маленького монастыря Святых Петра и Павла продолжали совершать службы по старинке и крестились двумя перстами, а поскольку гости из Москвы наведывались редко, никто и не умничал. Кроме некоторых монахов. Потому что даже в такой тихой заводи они прослышали о богослужебных нововведениях и стали спрашивать настоятеля, как быть. Но лишь год спустя он показал эти новые книги самым старшим и надежным братьям и велел безропотно во всем повиноваться. Когда Никита Бобров или какой-нибудь важный иерарх посещал монастырь, они совершали службу по-новому. Как только все уезжали, возвращались к старым обычаям. Так и продолжалось до церковного собора 1666 года.

После этого даже в маленьком монастыре в Русском такие уловки стали невозможны. Скрепя сердце настоятель подчинился новым правилам, и монахам было велено поступить так же. Власть есть власть. Собор проходил при участии царя. Всем пришлось подчиниться.

Кроме Грязного.

Хотя об этом никто не знал. Настоятель, если и догадывался, помалкивал. Никита Бобров, которому принадлежала деревня, ни о чем таком понятия не имел. Местные крестьяне знали, но кто с ними говорит?

Маленький приход в Грязном окормлял священник по имени Сила.

Был он человеком тихим. Его прадеда, попа Стефана, убил царь Иван, и с тех пор Сила в семье стал первым, кто принял священнический сан. Отец его был скромным торговцем в Русском.

Задумчивым лицом и серьезными голубыми глазами он походил на своего предка, но роста был среднего, а из-за несчастного случая в детстве прихрамывал. Не отличаясь внушительной внешностью, Сила заслужил уважение среди крестьян своей тихой, но пылкой решимостью.

Во время учения в Нижнем Новгороде Сила познакомился со священниками, которые выступали против реформ. В этом не было ничего удивительного: Нижний был не только крупным торговым центром, древний город, расположенный на месте слияния Волги и Оки, был чем-то вроде приграничной крепости. За Нижним Новгородом лежал обширный дикий край северо-восточных лесов. Здесь строились скиты, жили отшельники, настоящие простые русские люди, рубившие себе обиталища в самой глуши и предававшие и себя, и живот свой Господу.