Эдвард Резерфорд - Русское

А вот наконец и тот, кого он ждал: статский советник Бобров в толстой шубе стоял у входа под фонарем, собираясь ехать домой. Он был бледен. По какой-то причине сани запаздывали, и лакей, дежуривший у дверей, побежал по улице, чтобы найти извозчика.

Фигура неслышно шагнула из тени и быстро приблизилась. Бобров взглянул и, казалось, вздрогнул. Подошедший сделал незаметный знак, приблизился вплотную и едва уловимым движением вручил письмо. Затем, не проронив ни единого слова, отошел, завернул за угол и скрылся из виду.

Бобров застыл на месте. Вокруг не было ни души: никто ничего не видел. Он сломал печать и при свете фонаря быстро прочел. Послание было коротким:

Вас просят посетить особое собрание братьев в розовом доме, завтра в шесть.

Colovion

Только-то. Во всей России не набралось бы и сотни людей, которые поняли бы, о чем идет речь. Но для Александра Боброва письмо значило очень много. Он уничтожит его, когда окажется дома, поскольку вся подобная переписка сжигалась, это было правило. Но пока что он сунул письмо в карман. Затем вздохнул: «Голос совести».

Сани подъехали. Этим вечером многое предстояло сделать.

Перед Александром на большом столе красного дерева стояло несколько блюд: цыпленок, купленный замороженным на рынке сегодня утром, миска кислой капусты, ржаной хлеб, белужья икра и стакан немецкого вина. Но едва ли он притронулся к еде. Теперь на нем был синий бархатный сюртук для вечернего выезда; и хотя Бобров нервничал, лицо его сохраняло бесстрастное выражение опытного игрока.

Он оглядел просторную высокую комнату. По стенам, оклеенным темно-зелеными обоями, были развешаны картины на библейские сюжеты, писанные в классической манере, на темном фоне. В углу стояла большая печь, выложенная зелеными и красными изразцами. Впечатление торжественности несколько рассеивалось, стоило поближе присмотреться к глазурованным изразцам: добрую их половину украшали потешные, а местами и откровенно непристойные картинки. В дальнем конце комнаты висел портрет друга Петра Великого – Прокопия Боброва, в угрюмом лице прадеда угадывались восточные черты. Александр воспитывался в почтении к знаменитому предку. «Но не думаю, чтобы ты когда-нибудь метил так высоко», – пробормотал он.

Пришло время ехать на встречу с графиней Туровой.

Хотя возможность подниматься по имперской служебной лестнице из четырнадцати рангов была открыта для любого свободного человека, всегда существовали семьи, занимавшие совершенно особое положение и находившиеся как бы вне рамок официальной системы. Среди них несколько боярских и дворянских родов, таких как Бобровы, сумевших уцелеть в водовороте прошедших веков, а также потомки древних княжеских семей, которые вели свой род еще от татарских ханов и даже самого святого Владимира, люди с иностранными титулами, чаще всего Священной Римской империи, а теперь – и новая аристократия, получившая титулы от Петра, нарекавшего своих фаворитов и их потомков князьями, графами и баронами. Граф Туров был одной из таких персон. Что до его вдовы, графини Туровой, даже Александр признавался, что побаивается ее.

Она была кузиной его отца. Они с графом потеряли двоих детей, и перед смертью этот великий человек оставил часть своего состояния вдове без всяких условий. «Она может распоряжаться им, как пожелает, – всегда твердил Александру отец. – Вероятно, и тебе из этого кое-что перепадет, но не очень-то на нее рассчитывай, – добавлял он. – Она всегда была со странностями».

Так что сегодняшнее предприятие представлялось весьма рискованным.

Он не мог прямо попросить денег у старухи. Ему было прекрасно известно, что в этом случае она укажет ему на дверь. Но стоило ли вообще рассчитывать на наследство? Имелись и другие родственники, претендовавшие на ее деньги: однако и четверть ее состояния, даже восьмая часть – уже кое-что. Бобров вздохнул. Хотя он годами пытался завоевать ее расположение, ему до сих пор было неизвестно, каковы же его шансы. Порой она давала понять, что благоволит к нему, а порой казалось, что ей просто нравится его дразнить.

А что, если сегодня вечером она скажет «да»? Его расчет был прост. Сейчас ей уже за семьдесят: перспектива скорого получения наследства позволит ему рискнуть. Он был знаком с несколькими ростовщиками, которые ссудят ему достаточно, чтобы продержаться на плаву еще год. Тогда он даст отворот своей немке, сожжет мосты и станет ждать.

Даже при благоприятном стечении обстоятельств риск был огромным. Ведь он, в конце концов, может и проиграть. А как быть, если, пообещав сделать его своим наследником, графиня передумает? А ну как она дотянет до девяноста? «Старая карга!» – вдруг выругался Бобров.

Но он принял решение и не собирался отступать. Все было очень просто. Александр сжал в руке серебряную монетку. Он приедет к графине и подбросит монетку – всего раз. «Если выпадет решка, женюсь на немке. Если орел – старуха пообещает сделать меня наследником. И я воспользуюсь этим шансом». Ему нравилась такая игра. Было что-то мистическое в том, чтобы вверить судьбу монетке. Александр улыбнулся: один его знакомый игрок любил повторять, что игра сродни молитве.

Сани неслись по обледенелым улицам Петербурга, в темноте мелькали бледные круги фонарей и освещенные окна. На небе можно было разглядеть несколько звезд.

Сани были великолепные, крытые. На запятках стояли два лакея, впереди на облучке сидел возница – здоровый детина, завернувшийся в овчиный тулуп, в больших валенках и меховой шапке. Его шея, по крестьянскому обычаю, оставалась открытой. Как все русские возничие – и тогда и потом, – несся он с головокружительной скоростью; и хотя в столь поздний час народу на улицах было немного, он то и дело находил повод выкрикнуть: «Направо! Смотри, куда прешь, солдат, черт тебя дери! Осторожно, бабуля!»

На правой лошади сидел паренек. И он, и возница хлестали лошадей немилосердно. Что им до того? Ведь лошади не господские. Хотя у Боброва был собственный прекрасный выезд, подобно большинству жителей Санкт-Петербурга, для таких заурядных случаев статский советник предпочитал нанимать лошадей; этих несчастных животных погоняли и в хвост и в гриву, пока они не околевали, тогда их заменяли на других с обычной для русских бездумностью.

Бобров откинулся на роскошную обивку. Южный берег Санкт-Петербурга делился тремя концентрическими каналами на три полукольца: внутреннее, среднее и внешнее. Внешней границей богатого городского центра служила знаменитая Фонтанка. Дом Боброва находился в среднем, господском полукружии, в первом квартале Адмиралтейской части. Следуя своим маршрутом, скоро он выехал на гранитную набережную замерзшей Невы. Когда сани повернули на восток, невский лед оказался от него слева, а справа высились солидные дома английских купцов. Уже через несколько минут они были в самом сердце столицы.