Эдвард Резерфорд - Русское

Графиня с ужасом воззрилась вначале на генерала, затем на Александра. Одно дело – запретить несколько бунтарских трактатов, но совершенно другое – сжечь все наследие великого Вольтера, порвать связи с самой цивилизацией…

– Бред, – пробормотала она.

Однако это был далеко не бред. Как хитер оказался старый генерал. Ловушка в ловушке. Поскольку лишь несколько дней назад один приятель, часто бывавший при дворе, шепнул Александру, что враги просвещения тайно подталкивают императрицу к таковому ужасному деянию. «А императрица в своем нынешнем настроении способна на это поддаться, – сказал он. – Еще до конца года Вольтер может быть запрещен». Разумеется, генерал надеялся, что Александр подобного рода информацией обладать не может. Старый царедворец только и ждал, что его оппонент решительно осудит подобную идею: тут-то и можно будет обвинить его в мятежных настроениях. Выхода не было. Генерал поймал его – и прекрасно это сознавал.

– Что вы на это скажете, Александр Прокофьевич? – мягко поинтересовался старик.

– Я – верный слуга императрицы, – ответил он, запинаясь.

Генерал пожал плечами, но графиня тихонько вздохнула, и повисла гнетущая тишина. Небольшая группа, собравшаяся вокруг, с любопытством ожидала продолжения; старый генерал взирал на присутствующих с высокомерным удовлетворением. Наконец графиня заговорила:

– Я с интересом выяснила, что вы, Александр Прокофьевич, сожгли бы труды Вольтера. Раньше я этого не знала. Что ж, мы желаем вам спокойной ночи.

Ему отказали от дома. Он поклонился и вышел.

Когда Александр заехал к ней через несколько дней, ему было сказано, что графиня не принимает. Когда два дня спустя Татьяна отправилась проведать ее в обычное время, ей сообщили, что графини нет дома. В третий раз слуга у дверей надменно сказал ему больше не приезжать; в тот же день он получил следующее зловещее письмо от Аделаиды де Ронвиль:

Должна сообщить тебе, дорогой друг, что графиня наотрез отказывается принимать тебя, к тому же она намерена исключить тебя из своего завещания. Я ничего не могу с ней поделать. Но тебе следует знать, что ее нотариус, который теперь в Москве, приезжает через три дня и, если она не передумает, за ним пошлют, как только он вернется. Я опасаюсь худшего.

Александр посмотрел на письмо с тупым ужасом. Все надежды оставить детям наследство развеялись. Все это было чистой воды безумием, но он слишком хорошо знал старуху, чтобы надеяться, что она передумает. Он оскорбил ее идола, это все, что она знала и что ее заботило. Он показал письмо Татьяне, заметив со стыдом:

– Посмотри, что натворил твой глупый муж.

Однако она не стала его винить.

– Старуха сошла с ума, вот и все, – твердо сказала она, и, несмотря на подавленность, Александр улыбнулся, обнимая ее. Насколько ближе они теперь стали.

Но что можно было предпринять? В первый день он написал графине письмо. Оно вернулось. На второй день ей написала Татьяна. Ее письмо тоже было доставлено обратно. Рано утром на третий день он получил записку от Аделаиды.

Я пыталась вновь заступиться за тебя, но безуспешно. Она очень упряма. Посылали за нотариусом, который должен прийти завтра. Если ты хочешь поговорить, если я могу что-то для тебя сделать, то все вечера я провожу у Ивановых. Так что можешь найти меня там.

Александр вздохнул. Какой в этом смысл. Теперь уже ничего поделать было нельзя. Он печально сообщил Татьяне:

– Бесполезно. Боюсь, эти деньги мы потеряли. – Ему претила глупость всей этой ситуации. С несчастным видом он удалился в кабинет, чтобы поразмыслить.

Однако даже в этот критический момент он не отчаивался. Возможно, потрясение, наоборот, придало ему сил. Если наследство уплыло, нужно придумать другой способ изыскать средства. Все утро он обдумывал этот вопрос с мрачной сосредоточенностью. Цели у него были самые скромные: дни Боброва-игрока давно миновали. Он выплатит долги и отложит некоторую сумму. Вероятно, это займет годы, возможно, придется даже унизиться, он не возражал. И начнет он прямо сейчас.

Так и получилось, что в полдень он вышел из кабинета, поцеловал жену, приказал подать лучший экипаж и лошадей.

Он направлялся в Царское село, в летний дворец Екатерины.

В тот же день вскоре после полудня, не сказав Александру, Татьяна с детьми села в скромный нанятый экипаж и через Неву отправилась на Васильевский остров. Однако, подъехав к дому графини Туровой, постучалась она не в ее двери.

Для Татьяны это было непросто. «Но француженка – единственная, – размышляла она, – кто может провести меня к графине». Если нужно пережить небольшое унижение, прося бывшую любовницу мужа заступиться за нее, так тому и быть. И когда дети спросили, к кому они собираются, она сказала им: «К моей старинной подруге».

Ее план был довольно прост. Узнав, что Татьяна в доме, графиня, разумеется, ее примет. А увидев детей, разве можно не смягчиться? Тогда-то Татьяна все и объяснит. Это был план матери.

Так и вышло, что пораженная Аделаида де Ронвиль оказалась лицом к лицу с тремя маленькими детьми и их матерью, которая взглянула на нее ясными голубыми глазами и просто сказала:

– Мы в ваших руках.

– Mon Dieu! – Аделаида смотрела на детей. Детей Александра. К своему удивлению, она вдруг поняла, что не видела их раньше. Затем она окинула быстрым взглядом их мать, эту простую, сильную женщину. И поскольку все произошло неожиданно, не оставив ей времени подготовиться, на нее накатило ужасное чувство утраты и одиночества, на какое-то время лишившее ее дара речи.

– Подождите здесь, – произнесла она после паузы. – Ничего не обещаю, но сделаю все, что смогу.

Некоторое время она отсутствовала. Ожидая ее возвращения, Татьяна с любопытством огляделась по сторонам. Хотя многое из увиденного было ей чуждо, она все же поняла, что в изысканной обстановке гостиной этой француженки присутствовало некое очарование, которого начисто лишены были ее собственные комнаты. Так в чем же оно заключалось? Некоторые гобелены были старыми и выцветшими. Цветовая гамма в сравнении с насыщенным синим и темно-зеленым дома Боброва казалась тусклой. Однако, как подумалось Татьяне, Александру именно это и нравилось. Ей никогда не приходило на ум, что искусство обольщения, которым владела Аделаида, зиждилось на понимании того, что умиротворяющий покой способен пробудить множество ассоциаций, словно обещая: «В этом доме не счесть комнат, где может странствовать твое воображение».

Она просидела там, держа детей, около часа. Затем вернулась Аделаида с мрачным лицом.

– Она не примет вас. Мне очень жаль.

И это тоже было выше понимания Татьяны.

Екатерининский дворец. Огромный парк, в котором располагалась летняя резиденция императрицы, раскинулся совсем недалеко, к юго-западу от Санкт-Петербурга. Александр добрался туда за два часа. Он любил это место.