Эдвард Резерфорд - Русское

Ибо если что и могло служить символом эпохи космополитизма в России XVIII века, так именно это здание. Как и грандиозному Зимнему дворцу, основные черты придал ему архитектор Растрелли в период правления императрицы Елизаветы. Настоящий русский Версаль. Богато украшенный длинный трехэтажный фасад центральной части был построен в стиле рококо. Белые пилястры, кариатиды, окна и фронтоны контрастировали с синими стенами. Маленькая группа луковичных куполов только подчеркивала невероятную горизонталь дворца. Вместо регулярных садов по желанию Екатерины появился пейзажный парк, разбитый Джоном Бушем. Золото на куполах заменили на более тусклую, но не столь умопомрачительно дорогую краску. Но, как утверждали многие, внутри осталось достаточно Растреллиевой позолоты.

Это была правда. Потому что европейская элегантность соединилась здесь с русской пышностью. Были во дворце огромные залы, отделанные цветным мрамором, покои, украшенные яшмой и агатом; именно там находилась единственная в мире комната, стены которой целиком были сделаны из янтаря. Великолепные паркетные полы были составлены из десятков ценных пород древесины. И везде присутствовало золото, которое так любил Растрелли, в сочетании с алебастром, лазуритом, оттенками темно-красного и синего, создававшее впечатление такого невероятного богатства, что даже у представителей величайших европейских дворов захватывало дух. А как могло быть иначе в столице огромной евразийской империи, которой принадлежали богатства земель, простиравшихся от балтийских берегов до пустынь и гор сказочного Востока?

Русский Версаль. Хотя и разительно отличавшийся от великолепного французского дворца. Ибо если французский король окружил свой гигантский величественный дворец парком, где царила холодная классическая геометрия, его вычурный русский аналог был, по существу, прост. Место это словно говорило посетителю: люди кажутся такими маленькими здесь, в уголке бескрайней равнины, под этим сверкающим северным небом, окаймленным бесконечно уходящим вдаль горизонтом. И в этом построенный в стиле рококо дворец Екатерины был подлинно русским.

– Статский советник Бобров.

Ему сразу объяснили, куда идти, и Александр смело двинулся вперед. Тем не менее он не мог сдержать чувства досады, пока шагал через просторные, сверкавшие золотом залы. С каждым шагом тихий голос, так долго сдерживаемый, нашептывал: «Все это должно было принадлежать тебе, а не ему».

Потому что человек, увидеться с которым он приехал, был молодой Платон Зубов – новый любовник императрицы Екатерины.

И правда, какой удивительный поворот судьбы! То самое место, на которое он некогда метил, теперь принадлежало юному красавцу двадцати с небольшим лет, тщеславному, пустому и честолюбивому. Все это было так очевидно. Никто его не любил. Но все при дворе чувствовали – возможно, императрица тоже это знала, – что в осеннюю пору ее жизни этот молодой любовник будет последним.

Его благосклонности Александр добивался уже некоторое время. Это была задача не из приятных. Но что поделаешь, если у тебя семья, говорил он себе. Недавно он сумел оказаться очень полезным молодому фавориту, надеясь, что в будущем тот его отблагодарит. И в нынешней критической ситуации пришло время получить должок. На это он и рассчитывал сегодня.

Флигель, где находились покои, которые занимал молодой человек со своими приближенными, был вместе с длинной галереей пристроен к одному из концов дворца шотландским архитектором Екатерины Чарльзом Камероном. Это была красивая постройка, походившая на роскошный римский дворец в миниатюре, с термами внизу. Перед входом в одну из комнат толпились люди: почтенные придворные, богатые помещики, военные высокого ранга. Три года назад они даже не посмотрели бы на Зубова, а теперь смиренно ожидали, когда будут допущены к фавориту. «Ты должен был стать хозяином всего этого». Но Александр отогнал эту мысль и назвал свое имя. Когда дверь открылась, оттуда донесся смех.

Ему пришлось ждать всего час, прежде чем его пригласили войти.

Комната была великолепна, декорирована в помпейском стиле, со строгой римской мебелью. Сам молодой Зубов стоял, улыбаясь, окруженный толпой придворных. Забавы ради он нарядился в римскую тогу, и, надо признать, это одеяние очень шло к классически правильным чертам молодого честолюбца. За руку его держала обезьянка.

– Дорогой мой Александр Прокофьевич! – В его больших глазах отразились удивление и одновременно радость при виде скромного статского советника. – Что тебя сюда привело?

Момент настал. Сильные мира сего быстро забывают оказанные им услуги, но Бобров не дал ему ни малейшего шанса.

– На самом деле, – ответил он, – я прибыл поздравить вас с польским триумфом. – И Зубов в буквальном смысле засиял.

Польша. Великий Потемкин преподнес Екатерине Крым, намерение молодого Зубова было связать свое имя с другим важным приобретением для Российской империи. Ибо судьба отдала ему в руки Польшу.

Если предводители феодальной Польши и ее союзницы Литвы регулярно предпринимали походы против Древней Руси, накатывая, словно волны прилива, в то время, когда Русь боролась с татарами, то волны эти давно стихли. К тому же древний противник России управлялся знаменитым законодательным собранием – сеймом, и этот нежизнеспособный представительный орган крупных землевладельцев, выбиравший короля, мог расстроить любой политический курс, если хоть один его член налагал вето. Слабость Польши была весьма на руку России. Разве двадцать лет назад Екатерина не сумела спокойно присоединить ее приграничные земли и посадить на польский трон своего бывшего любовника в качестве марионеточного короля? Как же недальновидно было со стороны поляков год назад принять новую конституцию, расширявшую избирательное право и учреждавшую наследственную конституционную монархию? Бедный король был до того глуп, что ее одобрил. Неужели бывший любовник полагал, что Екатерина потерпит сильную и стабильную Польшу у своих границ?

Ее реакция была мгновенной. «Да они революционеры, якобинцы!» – объявила она. Конечно, это была полная чушь: реформаторы были консервативно настроенными монархистами. Но правителям положено лгать. Что-то предпринять было необходимо.

К тому же представлялась возможность: для Зубова – увековечить свое имя, для России – увеличить могущественную империю. В то время как многие, включая великого Потемкина, чья звезда угасала, советовали проявить осторожность, новый фаворит убеждал: «Европейские державы ослаблены войной с революционной Францией. Им сейчас нет дела до Польши. Теперь самое время туда вторгнуться». Той весной, после смерти Потемкина, Зубов осуществил задуманное. Даже теперь, следуя скрупулезно разработанным планам, русские силы легко продвигались по польским территориям.