Эдвард Резерфорд - Русское

Всякий раз, завидев молодого Боброва, Карпенко с энтузиазмом говорил о наступающем новом веке и безумии царя.

А бедный молодой Бобров только мрачно озирался.

На следующую Пасху 1908 года открылось, что было на уме у молодого Боброва.

Как и для всех в России, подготовка к Пасхе в большом суворинском доме означала много забот и хлопот. Хотя ни Владимир, ни его брат Петр не были религиозны, им никогда не приходило в голову пропустить длинное ночное пасхальное бдение накануне, и в пасхальный день дом был открыт для посетителей, поток которых не иссякал. Длинный стол в огромной столовой был заставлен яствами, которые разрешалось вкушать только после окончания пасхального богослужения. В центре стола стояли два традиционных пасхальных блюда: кулич из теста, украшенный пасхальным знаком, и творожная пирамидка – пасха. И все вокруг было, конечно, завалено пасхальными яйцами, то выкрашенными в красный цвет, то на украинский манер расписанными замысловатыми узорами. Гости приносили яйца и получали в обмен другие – в огромном суворинском особняке на это уходило несколько тысяч яиц. И все запивалось ледяной водкой.

Бобровы приехали в середине дня, сразу после Петра Суворина и его семьи, так что Дмитрий и его друг стали свидетелями этой маленькой сцены. Юная Надежда и ее мать встречали гостей в нарядных платьях в русском народном стиле. На голове госпожи Сувориной красовался высокий кокошник, расшитый золотом и жемчугами, что придавало ей еще более царственный вид. По обычаю, каждый пришедший переходил от одного человека к другому, обмениваясь трехкратным поцелуем и пасхальным приветствием: «Христос воскрес!» – «Воистину воскрес!»

Однако, когда молодой Александр Бобров подошел к Надежде, он не пошел дальше, а остановился и вынул из кармана маленькую коробочку.

– Это тебе подарок, – серьезно сказал он.

Удивленная девушка открыла ее и обнаружила внутри маленькое красивое пасхальное яичко, сделанное из серебра с инкрустацией из цветных камней. Оно было от Фаберже.

– Какое чудо!.. – На сей раз она была так поражена, что не находила слов. – Это мне?

Он улыбнулся:

– Конечно.

Дмитрий и Карпенко смотрели на него с одинаковым изумлением. Пусть это была одна из самых маленьких вещиц работы Фаберже, но все же гимназисту едва ли следовало делать настолько дорогой подарок. И так считали не только они одни, поскольку эта сценка привлекла внимание госпожи Сувориной. Она устремилась к дочери.

– Какая прелесть! – Она подхватила юношу под руку, и не успел Александр опомниться, как уже стоял со своим подарком перед ней на другом конце комнаты. – Однако, дорогой мой Александр, – сказала она мягко, но решительно, – Надя еще слишком мала для подобных приношений.

Александр густо покраснел:

– Если вы против…

– Я очень тронута твоим вниманием, Александр. Но она не привыкла к таким подаркам. Если ты не против, можешь передать его мне, а я вручу его ей, когда она подрастет, – ласково сказала она. И, чувствуя, что, кроме как быть вежливым, ему ничего не остается, Александр с грустью отдал ей яйцо.

Смысл был ясен. Он пытался заявить о своих намерениях, однако госпожа Суворина по какой-то причине не позволила ему это сделать. Он был смущен и унижен. И даже когда Суворин ласково обнял его и повел прогуляться по галерее, мальчик был совершенно подавлен.

Что касается Дмитрия и Карпенко, то они были вне себя от возмущения.

– Бедняжка Бобров, – усмехнулся Карпенко. – Фаберже продал ему тухлое яйцо.

А оставшаяся без подарка Наденька так и не могла понять, как ей отнестись к этому инциденту.

Летом 1908 года казалось, что Россия наконец-то может вздохнуть спокойно. Волна терроризма практически сошла на нет. Жесткие меры Столыпина по отношению к революционерам возымели свое действие, а недавняя новость, что главным террористом социалистов-революционеров долгое время был полицейский агент, выставило эту партию на посмешище. Были и кое-какие признаки прогресса. Новая Дума не стала, как многие опасались, царской комнатной собачкой. Либералы вроде Николая Боброва смело выступали за демократию, и даже консервативное большинство поддерживало министра Столыпина в его планах постепенной реформы. И наконец, прекрасная погода в том году обещала хороший урожай. В сельской местности было тихо.

И именно в деревне ни с того ни с сего Дмитрию был нанесен удар, который должен был определить его судьбу.

Это Владимир предложил всем поехать в Русское. Всю весну Роза была нездорова, и Владимир с Петром уговаривали ее: «Уезжай подальше от города в летнюю жару». В конце концов было решено, что поедут Дмитрий и его друзья; Карпенко останется на июнь, а оставшуюся часть каникул проведет с семьей на Украине; Роза же постарается приехать с Петром в июле.

Дмитрий был в восторге от этого места. Замечательные проекты его дяди уже осуществлялись. Неподалеку от старого дома Бобровых теперь стояло длинное низкое деревянное строение, в котором помещался музей, а в дальнем конце – несколько мастерских. Приехали приглашенные Сувориным искусный резчик по дереву и гончар, за работой которых любили наблюдать Дмитрий и Надежда. Музей, хотя еще только формировался, уже был маленькой сокровищницей. Здесь появились традиционные прялки, искусно вырезанные расписные деревянные ложки, пряничные доски, а также чудесные вышитые скатерти с изображением необычных восточных птиц, столь характерные для этого городка. Владимир также начал собирать коллекцию местных икон, центром производства которых издавна был монастырь.

В самом доме Владимир организовал большую библиотеку и поставил рояль. Госпожа Суворина, явно скучавшая в деревне, как правило, сидела на веранде и читала, а хозяйством умело управляла Арина, чей маленький сын Ваня постоянно вертелся поблизости в ожидании, когда его позовут поиграть. Они с Надей были почти ровесниками, и забавно было видеть, как воспитанная в лучших светских традициях десятилетняя девочка с криками несется вниз по склону за крестьянским мальчиком или играет с ним в прятки в лесу за домом.

Во второй половине дня Суворин часто брал Надежду и юношей купаться на речку. Промышленник, при всех своих крупных габаритах, оказался на удивление ловким и сильным пловцом. Карпенко, как выяснилось, почти не умел плавать, но Суворин лично стал обучать его, так что вскоре юноша мог обогнать любого. Накупавшись до озноба, они отдыхали на берегу и вели бесконечные разговоры.

Промышленник был прекрасным собеседником. Он приобнимал своей огромной рукой Надежду или кого-нибудь из юношей и говорил с ними на любые темы, как со взрослыми. И именно в один из таких дней он поделился с ними, каким ему видится будущее России. Как обычно, это было к месту.