Ольга Токарчук - Книги Иакововы

Играет всякий, кто только присядет за стол. Понятное дело, что епископ предпочел бы компанию получше, равных себе, вот только у таких редко бывает хорошо с деньгами, больше всего денег у проезжих торговцев или у турок, или же у офицеров, или у совершенно иных людей, взявшихся неизвестно откуда. Когда банкир высыпает деньги на стол и тасует карты, те, кто желает играть против него, понтеры, занимают места за столом каждый со своей колодой. Игрок берет из нее одну карту или больше и кладет перед собой, а на карту кладет ставку. Закончив тасовать, банкир поочередно открывает все свои карты, первую кладя с правой стороны от себя, вторую – с левой, третью – снова с правой, четвертую – опять с левой, и так, пока колода не закончится. Карты по правой стороне – это выигрыш банка, карты с левой стороны – выигрыш понтеров. Так что, если кто положил перед со­бой семерку пик, а на ней дукат, в колоде же банкира семерка пик попадает направо – тогда игрок свой дукат теряет; но если у бан­кира эта карта попадает налево, тогда банкир выплачивает игроку дукат. У этого правила имеются и исключения – последняя карта, даже если кладется слева, дает выигрыш банку. Если кто выиграл в первой раздаче, может игру закончить, может играть заново на другую карту, но может и "паролить". Так всегда поступает епископ Солтык. Выигранные деньги он оставляет на карте и заламывает один уголок карты. Если на этот раз проиграет, то теряет только начальную ставку.

Эта игра более честная – все в руках Господа. Как тут обмануть?

Так что, когда карточные долги нарастают, он взывает к Богу, чтобы тот уберег его от скандала, если дело станет всем известным. Он требует содействия, ведь и он сам, и Господь, сражаются в одной команде. Только Бог действует как-то неспешно, а иногда, похоже, желает сделать из епископа Солтыка Иова. Бывает так, что епископ его проклинает; потом, ясное дело, кается и просит прощения – всем хорошо известно, что епископ человек вспыльчивый. Тогда он сам себе объявляет пост и спит во влася­нице.

Никто еще не знает, что он заложил епископские регалии, чтобы оплатить долги. У тех же житомирских евреев. Ценности они принимать не желали, пришлось ему их убедить. Когда они увидели, что находится в привезенном к ним в епископском сун­дуке, прикрытом для незаметности мешковиной, отскочили, словно ошпаренные, и начали стонать, голосить, размахивать руками, словно бы увидали там неизвестно что.

- Я этого взять не могу, - заявил старший из них. – Для вас это нечто большее, чем серебро и золото, для меня же - ме­талл на вес. Если это у нас обнаружат, станут ремни из спин резать.

Так они стонали, но епископ уперся на своем, поднял голос, напугал. Все взяли и выплатили ему наличными.

Епископ, поскольку наличности картами не отобрал, желает эти регалии у евреев отобрать, наслать на них каких-нибудь вооруженных типов – сокровища, вроде как, те держат в доме под полом. Но если бы кто об этом узнал, не было бы епископу жизни. Потому он готов сделать все, чтобы регалии вновь возвратились к нему домой.

Тем временем, однако, он пытается отыграться в фараон, доверчиво рассчитывая на божью помощь, и поначалу, дейст­вительно, у него получается хорошо.

В помещении полно дыма; за столом же сидит четверо: сам епископ, какой-то одетый по-немецки, но хорошо разговари­вающий по-польски путешественник, местный шляхтич, разговаривающий по-русински и ругается тоже по-русински, с молоденькой девушкой, практически ребенком, на коленях. Шляхтич то отпихивает ее, когда карта ему не идет, либо прижимает к себе и гладит по почти что обнаженным грудям, на что епископ поглядывает с упреком. А еще имеется какой-то купец, который для Солтыка по­хож на выкреста; ему тоже идет карта. Перед каждой раздачей епископ уже совершенно уверен, что теперь-то его карты появятся в нужной колонке, и с изумлением глядит, что снова они очутились не в том месте. И он не ожет в это поверить.

Polonia est paradisus Judaeorum…

Епископ Каетан Солтык, киевский коадъютор [28], измученный и невыспавшийся, уже отослал секретаря и теперь собственно­ручно пишет письмо каменецкому епископу, Миколаю Дембовскому.

Спешно и собственноручно докладываю тебе, друг мой, что телом я здоров, но измучен хлопотами, которые ото­всюду подступают так, что иногда чувствую себя обложенным, что какой-нибудь зверь дикий. Уже много раз прихо­дил ты мне с помощью, вот и на сей раз обращаюсь я к тебе, словно к брату родному, во имя нашей многолетней дружбы, которой напрасно было бы искать у других.

Interim…

Между тем… между тем… И теперь не знает, чего писать. Ведь как тут объясняться? Дембовский сам в карты не играет, так что его, наверняка, не поймет. И тут епископа Солтыка охватывает чувство громадной несправедливости, в груди он чувствует мягкое, теплое давление, которое, похоже, растворяет ему сердце и превращает его во что-то мягкое и жидкое. Неожиданно ему вспоминается, как он вступал на должность епископа в Житомире, первый приезд в грязный болотистый город, со всех сторон ок­руженный лесами… Теперь мысли ложатся под перо легко и быстро, сердце снова становится чем-то твердым, и энергия возвра­щается. Епископ Каетан Солтык пишет:

Ты прекрасно помнишь, как вступал я на епископский пост в Житомире, всяческие грехи были там в огромной попу­лярности. Взять, хотя бы, многоженство, этот проступок был весьма распространен. Мужья за плохие поступки жен своих продавали и меняли на других. Ни наложниц, ни разврата вовсе не считали чем-либо постыдным, и, якобы, уже при взятии брака обещалась обоюдная свобода. А более того, не было никакого наблюдения за соблюдением религиоз­ных предписаний, никаких заповедей, повсюду грех и безнравственность, а более того – нужда и бедность.

Припомню тебе скрупулезно, что диоцез [29] поделен был поделен на три деканата: житомирский – 7 приходов с 277 де­ревнями и местечками; хвастовский – 5 приходов с 100 деревнями и местечками, а так же овруцкий – 8 приходов с 220 селениями и местечками. И во всем этом, всего 25 тысяч католиков. Доходы мои от этих небольших епископских владений доходили до 70000 польских злотых; если учесть расходы на консисторию, епархиальную школу – всего ни­чего. Ты и сам об этом знаешь, сколько с таких бедных волостей дохода бывает. Собственные епископские доходы – это деревни Скрыгиловка, Вепрык и Волица.

Сразу же по прибытию я, в первую же очередь, занялся финансами. Оказалось что собор имеет в капиталах, по­жертвованных верующими, общую сумму в 48000 злотых. Капиталы эти были вложены в частных владениях, а некая сумма была дана в долг дубенскому кагалу, из чего годичный процент составлял 3337 злотых. Расходы же у меня были огромными: содержание церковного здания, заработная плата четырем викариям, церковной обслуге et caetera.