Петр Лубенский - Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

— Не тронь, дядька, дерьмо, — оттащили Никифорова в сторону молодые рабочие.

Двор постепенно пустел.

Шлихтер пошел на пригорок за мастерскими. Никого.

Появился Вакар. По всему видно, крайне возбужден. Он обрадовался, увидев друзей по комитету на обусловленном месте.

— Победа! Южно-Русский завод поддержал! — выпалил он.

Комитет не был уверен, что этот завод с его тысячами рабочих включится в забастовку. Дела завода были так плохи, что казалось, он дышит на ладан. Заказов не поступало. Завод начал сокращать большое число рабочих. И вдруг… загудел гудок, захлебываясь, с перерывами…

К пяти часам дня встали все типографии.

В листовке «Ко всем типографщикам г. Киева» под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было, между прочим, написано:

«Неужели наш Киев останется в стороне от движения? Неужели мы, к стыду своему, не предъявим хозяевам и правительству своих законных требований?.. У Кульженко управляющий Прозоров обращается с рабочими, как со скотом. У Горбунова чернорабочие и ученики на хозяйских харчах, и кормят их тухлой провизией. Они даже спят в наборной, в той свинцовой пыли, которой и так дышат целый день. Яковлев донимает штрафами. Спилиоти ворует у рабочих по два часа в сутки, передвигая часы. У Милевского ученики работают ночью за две копейки в час… Стоит нам только заявить, что и мы люди, что и мы должны иметь все права человека, что мы хотим мыслить, действовать и говорить свободно, и на нас немедленно посылают жандармов, полицию и казаков. На нас, рабочих, лежит величайшая задача времени — свергнуть проклятое бремя самодержавия!»

К вечеру атмосфера накалилась.

— Где вы пропадали, черт вас задери! — набросился Шлихтер на студента-политехника Вольского, выходящего из кондитерской Самадени. Тот вздрогнул и по-детски торопливо вытер губы рукавом. — На митинге полиграфистов у цепного моста арестовано более шестидесяти человек. Многие убегающие были ранены, к счастью, легко. Избиты плашмя шашками, исхлестаны нагайками, потоптаны лошадьми. Они отвезены в казармы артиллеристов, расположенные на Печерске возле Лавры. Типографщики после разгона сходки не разошлись по домам. Они группируются возле своих типографий. Вам надо обойти все ближайшие печатни и поднять настроение, развеять уныние, вызванное первой неудачей, вызвать ярость к жандармерии и казакам и требовать, требовать, требовать освобождения товарищей.

— Понял! — воскликнул Вольский, вдохновляясь, — Ковать железо, пока горячо!

Шлихтер смотрел вслед убегающему юноше. Это был энергичный пропагандист марксизма. Год назад во время шествия студентов у него произошло столкновение с приставом Закусиловым, и тот серьезно ранил его ударом шашки по голове.

Комитет все время менял квартиры, но нужные люди без ошибки находили их. И было просто удивительно, как полиция не накрыла ни одну. Не верилось в феноменальную удачливость. И порой начинала закрадываться леденящая душу мысль, что охранка все отлично знает и, по принятой там практике, разматывает связи и контакты, чтобы сразу накрыть всю организацию. Но об этом не говорили, хотя и были готовы ко всему.

Не успел Шлихтер прийти на явку в квартиру какого-то вечного коммивояжера, как к нему бросился Вакар,

— Сашко, солнышко, только на вас и надежда, выручайте! — взмолился он. — Смотрите, какой поток записок, просьб. Помогите привести в боевой вид!

Он показал накопившуюся у него со вчерашнего дня внушительную груду клочков серой или коричневой оберточной бумаги, исписанной разными почерками, нередко неумелой и, что уж скрывать, малограмотной рабочей рукой.

«Дорогой Комитет, — прочитал одну из них Шлихтер вслух. — У меня всего один класс. Я мог бы попросить грамотного написать то, что я скажу. Но я хочу, чтобы вы от меня прочли то, что я думаю о вас. Скажу по-рабочему — вы парни что надо! Правильно сделали, что подняли народ на забастовку. Пора показать царизму, что на их зубы у нас есть крепкие рабочие кулаки!»

— Прекрасно! — воскликнул Шлихтер. — Надо напечатать полностью и распространить. От таких писем до баррикад — один шаг!

— Нет, — сказал, поморщившись, Вакар. — Наш комитет еще не заслужил благодарности. Но, извините, мне на свидание.

— Кто же эта прекрасная дама? — пошутил Шлихтер. — Как ее зовут?

— Типография! — засмеялся Вакар. — Скоро вернусь.

Под пером Шлихтера факты начали выстраиваться в стройные колонки требований.

— М-да, каша заваривается нешуточная… — сказал член Донского комитета, приехавший из Ростова, забастовавшего раньше. — Остановить печатную машину — это мы могли. А заставить ее работать на нас в Ростове но удалось… Тут у вас революцией пахнет!

В это время пришел Сергей Дижур, лысая голова которого удивительно напоминала куриное яйцо, но только с пучком черных волос под коротким носом,

— Шулявка пошла! — радостно сверкая стекляшками очков, воскликнул он. — Машиностроительный завод Гретера и Криванека тронулся.

— Ура! — воскликнули шепотом присутствующие.

— Черт возьми, как-то светлее стало на душе! — даже зажмурился от удовольствия Шлихтер. — Это значит, что забастовка становится в полном смысле всеобщей!

— Вы реально оцениваете обстановку? — заметил ростовчанин. — Как вы думаете, дойдет до баррикад?

Александр вздрогнул. Этот вопрос мучит его не первый день. Но все, что легко в теории, почему-то оказывается таким сложным на деле…

— Отвечу словами Наполеона во время Бородинского сражения, — произнес уклончиво. — Я еще не вижу расстановки фигур на шахматной доске!

— Мы в Ростове здорово дали маху — ввязались в драку без оружия, мелкими группами, без плана и, самое главное, без командиров! А почему? Потому что выпустили рулевое колесо из рук, и нас повело… Есть у вас кто-нибудь, кто хоть мало-мальски смыслит в военном деле?

Шлихтер растерялся. Сам он в армии не служил и о баррикадах знал лишь из романов Виктора Гюго и воспоминаний Луизы Мишель о Парижской коммуне. Тем но менее ответил со вздохом:

— Солдаты мы все. Но командиров у нас нет. И мы ни разу о них не говорили на комитете!

Он вдруг почувствовал очевидную беспомощность их организации перед лицом надвигающихся классовых боев.

— Потому что наши краснобаи и чистоплюи не хотят понять, что события заставляют переходить от красивых слов к сугубо прозаическим делам. Они призывают рабочих сложить руки, чтобы, не дай бог, не раздразнить казака или городового. А ведь Ленин в своей книге «Что делать?» говорил, что надо начать со всех сторон и сейчас же готовиться к восстанию, не забывая своей будничной насущной работы.

— Филантропы! — с презрением бросил ростовчанин. И это слово потрясло Шлихтера. «Ужель и впрямь мы безобидная благотворительная организация?»