Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Он приехал работать. Он вырос. Но достаточно ли вырос, чтобы вести за собой массу? Вот какой вопрос с прежней беспощадностью он задает себе.

«Люди ждут ценного, знаний… Прихожу. Говорю много хороших слов, а мозг точит мысль: должен ли был я сюда прийти с этими знаниями?.. О, как много надо учиться мне! А я являюсь каким-то прирожденным учителем, странная судьба! Сердце сжимается от того, что нет у меня знаний, нет ничего!..»

С какой же предельной требовательностью надо относиться к себе, чтобы написать такие слова…

Молодого чертежника артиллерийского конструкторского бюро очень быстро узнали не только на Металлическом заводе, где он вел рабочий кружок, но и на всей Выборгской стороне: Игнат выступал с лекциями и докладами. И часто видели его там, где с питерскими рабочими встречались депутаты Государственной думы, большевики Бадаев и Петровский.

Как-то Алексей Егорович представил Петровскому стройного, с рыжеватой шевелюрой молодого человека:

— Вчера пришел ко мне домой на Шпалерную и с ходу: хочу работать в организации. Разговорились, и оказалось — я о нем слыхал от рабочих Брянского завода в Бежице. Зовут Игнатом, знакомьтесь.

Петровский, протягивая руку, ухмыльнулся в бороду:

— То ж и со мной на днях приключилось. В квартиру пожаловал гость — Куйбышев Валериан… Такой же кудлатый, только повыше да пошире в плечах. Готов, говорит, прокламации составить, доклад прочитать… Из недоучившихся студентов…

Так и определили их — Игната руководителем, а Валериана ему в помощь в пропагандистскую коллегию Петербургского комитета РСДРП.

Молодая поросль вокруг большевиков-думцев подбиралась крепкая, образованная. Из Великого Устюга прибыли муж с женой, товарищи Игната по ссылке Кирилл Шутко и Нунэ Агаджанова, к ним присоединились рабочий-поэт Алексей Маширов, опытный партиец Шалва Элиава, Борис Иванов, Евгения Николаевна Адамович… Вместе с Игнатом и Куйбышевым пока еще просто активисты, не члены ПК. Они войдут во второй подпольный состав Петербургского комитета осенью четырнадцатого, когда будут арестованы его руководители — думские большевики. И Игнат унаследует тогда от Алексея Егоровича его подпольную кличку товарищ Петр — ПК живет и товарищ Петр борется…

Трудно пришлось тогда на первых порах — аресты перешерстили рабочую партийную среду, оборвались связи между заводскими и районными комитетами и ПК. И новому составу Петербургского комитета почти с самого начала не пришлось работать вместе: спасаясь от преследований, вынуждены были на время уехать в Москву Нунэ и Кирилл, филеры и осведомители выслеживали Куйбышева, шли по следам Евгении Адамович и Элиавы.

Вскоре в Петербургский комитет вошли два новых члена — рабочие Тарас Кондратьев и Моисеев Иван — Ершистый.

Когда и где встретился с ними Игнат? Не на станции ли Графская Балтийской железной дороги? Кажется, там. Собрались на заседание ПК, чтобы четче распределить обязанности. Моисеев, представитель Нарвского района, напустился на листовки:

— Шрифт слепой, ошибок куча…

За что тут же и получил прозвище Ершистый…

Нет, с Моисеевым, верно, на Графской познакомились. А вот с Тарасом — чуть раньше, на даче, которую снимала связная Сальме Фришмал в Лесном.

Игнату хорошо запомнился тот день: входит парень, рослый, энергичный, в косоворотке, — и с ходу:

— Я — от Вия.

Значился под такой фамилией член эстонской партийной группы, рабочий с Русско-Балтийского автомобильного завода. Сальме тут же:

— Знакомьтесь — Фокин, член пропагандистской коллегии и исполнительной комиссии ПК, а по партийной кличке товарищ Петр.

Тарас сдернул кепчонку, вытер подкладкой раскрасневшееся лицо, без приглашения плюхнулся в плетеное кресло, стоявшее на балконе.

— Всё! Искали — и нашли связь с ПК! А то ведь хоть плачь, если бы Вия не встретился, так бы и считали, что отдали нас на съедение проклятым жандармам!

Знали раньше: партия в подполье, а штаб ее — депутаты думы. Приходи к каждому на квартиру или в редакцию «Правды», адреса имеются во всех справочниках… А когда в четырнадцатом депутатов-большевиков арестовали, разом оборвались ниточки. Вот и вышло — сами по себе рабочие-партийцы. А поскольку неумелые, без указаний, без техники, чтобы листовку какую отпечатать, да что отпечатать — грамотно составить, и выходило — как в клетке со зверем.

Совсем открыто засмеялся Фокин:

— А ну-ка, подробнее, что удалось, хоть малограмотные, неорганизованные, как сам сказал?

— А что удалось? — Тарас совсем освоился, — Перво-наперво, когда еще только объявили о начале войны в по Невскому, по всему городу двинулись патриоты с портретами Николашки и пением «Боже царя…», купили сирены и ну визгом тех патриотов разгонять…

Это Фокин сам видел, смеется:

— Здорово вы!

— А что здорово? Ребра за это так намяли! Ну, ладно, то было хоть и стихийно с нашей стороны, но Бадаев, Петровский, Муранов одобрили. Потом при Лиговском народном доме графини Паниной организовали литературный кружок. Тут уж под видом сочинений о книгах писателей — листовки: «Долой войну!» А вы знаете, в народном доме — призывной пункт: новобранцы, жены и. матери их зареванные… Мы и распространяли свою пропаганду. Читали, никто не выдал… А после — тот арест думских большевиков. Как раз мы собрались — я к Бадаеву, Иван Моисеев — к Петровскому, чтобы указания получить. Слава богу, что свои же, мастеровые, по дороге перехватили: посажены все! Вот тогда и начали сами…

Занятный рассказчик Тарас — и образно все словами рисует, будто сам видишь, и перечисляет подробно все дела, чтобы ничего не упустить.

— Да, начали сами… — подмигивает Игнату. — С рабочими одной типографии договорились сначала листовки, потом и газетку чтобы печатать. Изложить на бумаге мысли с нашими знаниями — первое мучение. Второе — набор составить, чтобы хозяин не заметил. Раз было: набор готов, бечевкой уже перевязан и вот — хозяин! Ну, печатник набор под рубаху, схватился за живот, дескать, до ветру приспичило… И третья печаль — как распространить. Тут мне в голову пришло — нанять парня какого-нибудь, чтобы селедками торговал на улице, а обертка — наши листовки. На заводах мы сами раскладывали у станков… Вот так и жили, товарищ Петр. А затем я сказал себе: долой кустарщину, не может того быть, чтобы ПК не существовал. Вон же, грамотные листовки до нас доходили и подпись на них: «Петербургский комитет…» Сунулся в трактир «Лондон», на углу Лиговки и Курской, помню, там иногда с Бадаевым и Петровским встречались — глухо, никого своих! А тут — Вия: «Сведу с нужным человеком, если и вправду нужда…» Ну а теперь, товарищ Петр, живем! Какие указания Петербургского комитета будут? Теперь настоящее руководство у нас, не наши садовые головы!..