Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Толпа колыхнулась, сдерживая гул. Буковцев — прямой, в черной тройке, с моложавым лицом, на котором, как приклеенные, колечки щегольских усиков, — встал из-за стола.

— Я согласился принять представителей заводского совещания, — голос директора звучал тихо, но отчетливо, — которое создано при заводе как руководящий орган с участием администрации и рабочих, только повинуясь грубой силе. Да, именно так. Ибо то, что произошло сегодня на центральном складе и что продолжается здесь, в моем кабинете, похоже не на совещание, не на разговор сторон, а напоминает смуту.

И опять гул выплеснулся в грозный вал:

— Слышите: снова про «смуту»! Да что же мы, братцы, в двенадцатом или шестнадцатом годе живем, когда он, директор, вызывал солдат, чтобы расправляться с нами, рабочими?

— Да за это одно его сейчас!..

— Тихо! Пусть ответит, почему смуту затевать нельзя, а прятать по складам материалы — можно?

— В пятнадцатом году для встречи царя акционеры отвалили четыреста тысяч рублей, — раздался голос Климентия Петровича Забелина. — Через год, когда весь завод объявил забастовку и рабочие просили прибавить зарплату, директор показал нам шиш. А требовалось для прибавки не четыреста тысяч, только сто — одна четвертая часть того, что пошло на встречу царя-батюшки. О ком же пеклось правление акционеров?

Фокин наклонился к Александру Медведеву и что-то ему сказал. Тот повернулся к Буковцеву:

— Вы, гражданин Буковцев, не сказали в своей речи о главном — о своем личном отношении к пункту постановления, который обязывает администрацию продолжать выполнение своих обязанностей под контролем представителей правительства.

Породистое, холеное лицо директора осталось невозмутимым.

— Надеюсь, — выдавил он из себя, — этот пункт решения не касается меня лично.

— Это дело вашей совести, — поднял на директора взгляд Медведев. — Однако в вашей деятельности, вероятно, придется разбираться особо. А пока попрошу все отчеты и документы общества…

На зеленое сукно стола упала связка ключей.

— Дабы вам не взламывать сейфы, — легкая ухмылка пробежала по лицу Буковцева. — Однако искренне сочувствую вам: в тяжелый час принимаете завод. Девять тысяч рабочих уже за воротами, их семьи голодают. Н-да, развал, хаос. Однако вам, Александр Николаевич, — посмотрел на Медведева, взявшего со стола ключи, — теперь и карты в руки. Надеялся, что вернетесь из Петербурга на родной завод специалистом. Тут ведь вы и начинали после реального, здесь уважаемый всеми мастер — ваш отец. Могли бы уже закончить технологический институт, стать инженером. А вы объявились на заводе с иными целями… Впрочем, что говорить сейчас об этом? Наши пути разошлись. Надеюсь, создавшуюся на заводе обстановку правильно оценят и многие другие лица административного и технического персонала.

— Угрожаете уходом инженеров и техников? — не сдержался Медведев.

— Помилуйте! — развел руками директор. — Просто предвижу исход ваших усилий. Предвижу, так сказать, как неизбежность.

Встал Фокин, и все услышали, как он произнес: — Воля народа выражена. Завод, который принадлежал десяткам капиталистов, отныне — собственность государства, собственность народа, а значит, и ваша, рабочая, собственность. Однако… — Игнатий Иванович поднял руку, чтобы прервать снова возникший митинговый гул. — Однако постановление ВСНХ вовсе не означает, что все теперь на заводе изменится, как в сказке. Ничего, ровным счетом ничегошеньки не изменится в жизни завода, если вы сами, нынешние хозяева, не возьмете в руки его судьбу. Потому что государство, которое национализирует завод, это ведь вы сами! Никто, кроме вас самих, людей труда, ничего не сделает для того, чтобы пустить завод, и для того, чтобы он работал без перебоев на благо новой, революционной России. Это говорим вам мы, большевики, ничего не утаивая от вас, не обещая вам никаких молочных рек и кисельных берегов! И мы согласны с директором, который здесь рисовал невеселую картину. Но мы согласны с ним только в одном: положение завода тяжелое, даже катастрофическое. И это — правда. Но не согласны с тем, что оно — безвыходное. Именно вы, рабочие, преодолеете эту безвыходность, вы найдете силы, возможности и средства, чтобы победить разруху и хаос!

Игнатий Иванович переждал, пока смолкнут хлопки и одобрительные возгласы:

— Когда я недавно пришел в департамент в Петрограде, кроме курьеров — никого! Подождал день-другой — появились чиновники: «Как, чтобы кухаркины дети и босяки учили нас уму-разуму?» Но у многих такое па-строение быстро улетучилось и вместо «героизма» осталась одна… клякса. — Послышался смех, но Фокин продолжал: — Так что не надо нас пугать саботажем — мы не из пугливых! Убежден, в трудный час каждый специалист, каждый инженер и техник пусть не сразу, но обязательно задаст себе честный вопрос: с кем он предпочитает остаться — с народом, который строит государство труда, или с теми, кто этому строительству хочет помешать любыми средствами. А теперь — о смуте, о которой здесь упоминалось…

Никто из находившихся в кабинете, пожалуй, не смог угадать, куда повернет свою речь Игнатий Иванович. Первый же его вопрос прозвучал неожиданно:

- Я обращаюсь к вам, товарищи рабочие. Скажите мне честно, вы ломали станки, сбивали замки во время забастовок?

Гул притих, стало даже слышно дыхание десятков толпившихся. Затем один, потом другой голос недоуменно произнесли:

— Нет, самоуправством мы не занимались… Рабочие не ломали и не крушили…

— Это я и хотел от вас услышать, — подхватил Фокин. — И знаю, что вы ответите мне, если спрошу, чем вы побеждали во время забастовок. Ваш ответ будет один: сплоченностью, классовым сознанием, пролетарской дисциплиной. Не так ли? Так! Тогда почему же теперь, когда все на заводе — ваше, когда вы сами — высшая в стране власть, вы взламываете замки на воротах склада? Да, каждый пуд угля, каждый пуд металла должен сейчас быть взят на учет. Вероятно, что-то умышленно скрывается в заводе от вас, а значит, и от государства, а где-то учет не проводился еще со времен самого Губонина. Значит, все надо найти, поставить под контроль. И делать это, проявляя высокую сознательность и дисциплину! Только в этом будет залог вашего успеха, тех великих исторических преобразований, которые выпало совершить русскому рабочему классу!..

Окончил Фокин свою речь и попросил задавать вопросы, если кому что неясно.

Выкрикнуло несколько человек сразу. Смысл их реплик сводился к просьбе разъяснить, с чего начинать установление порядка на производстве, кто будет комиссарами, кому поручат директорствовать и будут это выборные или назначаемые должности. Игнатий Иванович вновь встал со стула: