Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Дом Забелиных — через один от медведевского. Но Ванюшкин и Митии отцы при встрече лишь дотрагивались рукой до картузов. Казалось порою: не объединить людей, оберегающих свои мирки.

Однако, когда вставал вдруг на забастовку завод, шли в плотных рядах к главной конторе и Митин, и Ванюшкин отцы. По-прежнему шли вроде бы насупленные, замкнутые, каждый сам по себе, но выходило — каждый за всех. Тут выступала простая мысль: улучшить свою личную, семейную судьбу легче, когда всем миром.

Завод объединял их. Роднило общее дело, которое они вершили изо дня в день в заводских цехах.

На заводе все общее. Кто-то варит сталь, другой ее прокатывает, третий клепает. А усилия всех объединяются в паровозах, вагонах, цистернах, плугах, веялках, рельсах, которые не под силу сделать одному человеку.

Тут, даже если ты убежден с детства, всем укладом семьи, что каждый — за себя, жизнь разуверяла в обратном: каждый за всех и все за одного.

Думал ли об этом рабочий человек или нет, но в труде в огромных, на тысячу и более человек построенных мастерских он старался проявить себя в красивой, коллективной работе так, чтобы не было совестно перед всеми остальными за дело рук своих.

Тут абы скорее и только для себя, привычное в доме, не допускалось, считалось позором, обличающим в человеке все его нечистоплотное нутро. Здесь ценилась работа артельная, коллективная, которая складывается в общий котел, прежде чем обернется личным благополучием.

И чтобы сполна получить из общего котла, надо сполна каждому туда же положить свою долю. Долю труда, радения, мастерства, весомую долю заботы об общем благе.

Наверное, таким образом размышлял Митя о родном заводе, когда сам вдруг стал его частицей.

Еще совсем мальчишкой он не раз приходил на завод с отцом, потом, в старших классах, летом нанимался сюда рассыльным, чтобы и заработать для дома лишний рубль, и не слоняться без дела на каникулах. Потому его всегда радовало, когда попадал на заводской двор. Кругом раздавался грохот тяжелых паровых молотов, могучие вздохи и свист турбин, дребезжащий, обвальный гул падающих на пол сборочного цеха только что привезенных и разгружаемых с платформ листов стали. А в литейных цехах пахло теплой землей, раскаленным железом и каменным углем.

Теперь гимназия окончена. Следовало выбирать профессию. Года два назад решил поехать в Питер и поступить в лесотехническую академию. Наверное, потому решил, что вокруг Бежицы красивые леса. Но теперь не до мечты, когда везде разруха. Одна дорога — на завод.

Не таким легким оказался заводской хлеб — Ванюша Забелин ремесленную школу кончал, другие годами осваивали слесарное или токарное ремесло или труд молотобойца. Зато у Мити был другой дар — грамотность, которая тоже требовалась заводу.

Старший Забелин как-то зашел в конторку сталелитейки, где Митя корпел над рабочими нарядами:

— Оторвись-ка на полчасика. Дело одно на центральном складе надо бы проверить. Не поможешь?

Как не помочь? Да он со всей радостью, если в чем-то полезным может оказаться!

Сунул бумажки в стол — и за дверь.

Ах, как это хорошо, когда человек нужен другим!..

Снег весело скрипел под галошами Мити, надетыми на старые разбитые валенки, поднятый воротник гимназической шинельки защищал уши от легкого февральского морозца. Не спрашивал, что ему предстоит. Чуял — дело важное, если сам Забелин за ним зашел…

У центрального склада двое рабочих с винтовками разложили костер, греются. Замок на воротах сбит, болтается на одной проушине. И снег вокруг вытоптан, будто здесь пасся табун лошадей.

— Фью! — растерянно присвистнул Митя. — Да тут целое сражение произошло.

— Сражение не сражение, — с готовностью подхватил один из часовых, — но что-то похожее случилось. Наперла к складу толпа, а заведующий Когтев ворота на запор — и деру. Тут мужики приволокли кувалду — лязг по замку. Крик, гвалт: «Директора давай! Лови Когтева-шку-ру!..» Ну, вызвали из милиции нас, а народ уже в складе шурует.

Рабочий постарше, смоливший самокрутку, кивнул на ворота склада:

— Говорили: ничего в заводе нема, голые, мол, как церковные крысы. А как шуранули, оказалось в заначке тонн двадцать красной меди, десять тонн свинца и столько же баббита, две тонны олова. Да еще всякая всячина, о которой никто и не знал. В приходно-расходные книги глянули — нигде такое богатство не значится. Выходит, дирекция от рабочих укрывала?

— Опоздали мы с тобой, Митя, — с досадой произнес Климентий Петрович. — Договорились вчера с профсоюзным комитетом все законно проверить по квитанциям и книгам, потому тебя и прихватил. Да кто-то шустрый и нетерпеливый опередил. — И — к охране: — Куда все подались?

— А вон, видишь, гурьбой в главную контору, — ответил пожилой милиционер. — Там митинг собирают. О Медведеве Александре говорили меж собой: дескать, от правительства какую-то важную бумагу привез…

Перевели дух уже на втором этаже, в коридоре, где кабинет Буковцева.

Высокие белые двери — настежь. Пол в малахитовой плитке, ковры дорожкой. И мастеровые — кто в чем, даже не отрусив как следует снег с валенок и сапог, только стянув с голов малахаи и картузы, битком набились в директорском кабинете.

Притиснулся Митя к косяку двери, вертит головой — ищет Шуру. Но плотная людская стена мешает разглядеть. Замечает только аршин в пять высотой пятно на противоположной стене — от портрета царя, который висел здесь, как и во всех казенных местах, до марта прошлого года.

Тут рассосалась пробка: кто, осмелев, присел на стульях вдоль стен, кто ближе прошел, но образовался вдруг прогал, в который Митя увидел за длинным дубовым письменным столом, покрытым темно-зеленым сукном, директора Буковцева, Шуру и чуть в сторонке от них — Фокина.

Медный колокольчик задребезжал А Шуриной руке. И хотя гул еще не совсем смолк, он заговорил?

— Товарищи! Семнадцатого февраля сего, одна тысяча девятьсот восемнадцатого, года Высший Совет Народного Хозяйства объявил Брянский завод государственной собственностью…

«Ура!» сотрясло стены не только директорского кабинета, но, наверное, всей главной конторы, Вверх полетели шапки, толпа заколыхалась, наполняя помещение возгласами, сквозь которые едва пробивался звон колокольчика.

— В постановлении о национализации сказано, — Александр Медведев распрямил лист бумаги: — «Акционерное общество Брянских заводов оказалось не способным вести свои предприятия и расплачиваться с рабочими и служащими. При дальнейшем оставлении предприятий в руках общества они обречены на неизбежную остановку, что не может быть допущено по государственным соображениям, а поэтому акционерное общество Брянских заводов со всеми принадлежащими ему предприятиями объявляется государственной собственностью… Администрация и технический персонал всех предприятий общества обязаны оставаться на своих местах и продолжать выполнение своих обязанностей под руководством временных комиссаров». — Медведев сложил постановление и закончил: — Слово имеет бывший уполномоченный акционерного общества и директор завода гражданин Буковцев Борис Алексеевич.