Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Позиция Уханова и Владычкина явно пошатнулась. Но на помощь пришел Чернявский:

— Оставлю в стороне выпад Иванова, — заявил он. — Но большевик Иванов и сочувствующий большевикам Забелин сами хотят превратить работу нашего совещания в митинг. Где же сознательная дисциплина, о которой эти товарищи так пекутся? Однако я вот о чем… Есть немало дел, которые рабочим надо обсуждать и решать именно широким демократическим путем. Так что пусть в вопросах труда — единоначалие, зато в обсуждении политических дел — подлинная демократия. Вспомните новгородское вече, когда по звону колокола собирался весь город. А у нас по гудку — весь завод! Думаю, что с моими доводами нельзя не согласиться.

— А я не соглашусь! — поднялся Беззаботнов. — Вы тут ссылались на Ленина. И я позволю себе напомнить его слова. Теперь главная для нас политика, сказал Владимир Ильич, это экономика. И я с ним солидарен. Далее. Вы говорите о всенародном вече как о высшем выражении демократии. Но вот я был на заседании Совнаркома и ответственно свидетельствую: не распри и споры до хрипоты, а все решило там авторитетное, заранее осведомленное мнение. Это образец власти, который я, увы, не сразу признал. Помните, я говорил: «Если власть — сплошная анархия, я — против»? Так вот партия, которую вы, Уханов и Чернявский, представляете и к которой я по недомыслию принадлежал, зовет рабочих к анархии и бесконечной говорильне. На деле же получается — к саботажу. Как изволите мне поступать — идти против совести? Предложение мое такое: утвердить правила внутреннего распорядка и направить экземпляр товарищу Ленину.

Директор Рыжков интеллигентно спрятал улыбку в усы, неуверенно прокашлялся:

— Не будет ли это не очень, так сказать, прилично: правила нашего внутреннего распорядка — премьер-министру всей России?

— А делами одного нашего завода прилично было заниматься главе государства да в брошюре писать: «Веди счет денег, не воруй, не лодырничай»? — произнес Петр Петрович.

— Значит, для Ленина заводские дела — это сейчас главное, как и для нас, — поддержал Забелин. — А раз так, то бумагу с нашим рабочим решением — ему на стол, и немедленно. Дескать, услышал Брянский завод ваш призыв и вот наш ответ. Не лодырничаем, не транжирим денежки, которые вы нам выдали, не саботируем. Так что лучше сегодня же — телеграфом!

Ладонь Рыжкова сделала какой-то неопределенный жест.

— А что? — сказал Иванов. — Беззаботнов и Забелин говорят дело. Подписывайте, Антон Николаевич, и — на заводской телеграф…

А через несколько дней Бежица узнала, что 17 мая 1918 года Ленин написал письмо конференции представителей национализируемых предприятий, в котором посоветовал, чтобы конференция «одобрила или, посредством резолюции, узаконила внутренний распорядок по типу брянских правил в интересах создания строгой трудовой дисциплины».

И на заводе пошло из конца в конец:

— Такую, выходит, бумагу обмозговали, что сам Ленин похвалил. Значит, не лыком шиты!

Но слышали на заводе и другое:

— Нет, братцы, если хлеба не дадут — кранты нам. Ловил эти слова Уханов, думал: а не все ведь так

гладко идет, не все! Пройдет тройка дней, неделя, не прибудут вагоны с хлебом, и те, кто сейчас храбрятся, головой своему брюху приказывают: «не ныть», неизвестно, какие еще слова заладят…

А если эти слова им подсказать?

Мысль, которая внезапно пронзила его, показалась гадкой и отвратительной. Но разве не в тысячу раз отвратительнее мучить, томить людей голодом, отнимая их последние силы?

Ну, десять, двадцать новых паровозов даст завод, сотню-другую вагонов. Все равно они станут на каких-нибудь перегонах, где для них — пи пуда угля.

Так не лучше ли здраво взглянуть на вещи, не лучше ли собрать воедино все животворящие слои общества и серьезно, с тревогой за судьбу русского парода выработать истинно государственные меры по спасению страны?

Допустим, правильно утверждают большевики — революции совершает пролетариат. Именно он, рабочий класс, в феврале семнадцатого сбросил царя.

Но кто поднял рабочих на этот отчаянный штурм? Большевики? Мы, тоже именующие себя социал-демократами? Народ поднял голод! Так почему же голоду не поднять нынче народные силы против тех, кто называет себя властью?

После разговора с Игнатом в доме Панкова минувшей зимой в душе Акима поселилась и уверенность в собственной правоте, и какое-то ощущение, словно чего-то тогда не договорил. Потому всякий раз, встречаясь на заводе, порывался возобновить спор. Но Игнат снисходительно улыбался:

— Извини, но со временем у меня плохо. Приехал только затем, чтобы посмотреть, как идет переоборудование мартенов на дровяное отопление. Как полагаешь, могут дрова заменить мазут? Если бы удалось!.. Кстати, можем вместе пройти в цех…

Прикрывался техническими проблемами? Да нет, искрение интересовался заводскими делами. И все же такие встречи раздражали Акима. Получалось: хочешь сразиться, а натыкаешься на стену.

Оставались еще собрания и митинги, где можно было подпустить какой-нибудь колючий вопросец с подвохом. Уже грезилось: пришпилишь, как бабочку булавкой. Но не тут-то было! Выслушает Игнат вопрос и тут же обратится к аудитории: «Думаю, что товарищу социалисту может ответить любой сознательный рабочий…» И, представьте, с мест, в несколько глоток такой следует ответ, что впору уносить ноги!..

Ну а вступать в дискуссию на митинге, где сотни и тысячи, все равно что подставить бока в драке…

Те же правила внутреннего распорядка разрабатывались — за каждой буквочкой, за строкой угадывался он, Игнат. Не в том смысле, чтобы от первого до последнего параграфа все сам сочинял. Не было этого. Без скидки, правила — плод коллективного творчества. Но вот что выходило. Проходят по цехам и участкам собрания, выступает то тут, то там Игнат. Или просто возле станков разговаривает. Что-то растолковывает, в чем-то убеждает. А назавтра — десятки требований рабочих: этот пункт дополнить, тот развернуть и конкретизировать, уточнить…

Вообще манера Игната — оставаться в тени. Кому, как не ему, например, следовало бы ехать в Кремль, на заседание Совнаркома? Такое решение даже обсуждалось в Совете: просить, дескать, товарища Фокина… Приехал на завод, обратился к рабочим: «Не верите, что вы теперь сами хозяева, ищете «барина»? А «барина»-то нет, все теперь надо самим. Обяжите Совет, пусть отстаивает ваши интересы…»

Вот так на глазах всего завода Уханова и всю компанию будто к стенке припер: назвались, мол, самочинно вершителями рабочих судеб — извольте делами заниматься…

Грезилось: шпильку подпустить, чтобы на нее оппонента, как бабочку. А выходило не ты его, а он тебя, как букашку или, того хуже, как козявку какую…