Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

За три дня через Брянск прошло уже около 30 тысяч пленных. Получена телеграмма из Унечи, что движется еще 400 тысяч. Это наши братья, возвращающиеся домой. Они спешат скорее увидеть родину и семью. Идут тысячи раздетых, разутых, больных. Надо немедленно согреть их, накормить, никакие организации в настоящий момент одни не имеют возможности удовлетворить насущные нужды наших прибывающих пленных.

Только рабочий класс, только трудовые крестьяне в общем порыве к жертве принесут облегчение. Окажите же помощь нашим прибывающим братьям!

Нужны продукты, одежда, вещи, квартиры.

Кто чем может, спешите помочь своему брату. Самая малая помощь обрадует возвращающихся на родину и докажет нашу братскую солидарность.

Время не терпит! Вещи принимаются в жилищном отделе (Московская, угол Комаровской), продукты — в райпродкоме (Авиловская, 42). Все волостные Советы, все комитеты бедноты — за дело!

Игнат Фокин,

Мить, а Мить! Каким паукам вас в гимназии обучали?

— Разным. Многое уже выветрилось. Только думаю, ни одна наука не поможет в том деле, которым ты сейчас занят.

Панков Семен исподлобья метнул взгляд на Медведева и рассмеялся:

— Верно говоришь. Тут как ни крути, а любую цифру помножь на ноль — ноль и получишь. Неужели революция не ликвидирует этот самый ноль? Ведь замахнулись на что — всю жизнь переделать! А тут — на тебе: дырка от бублика, которая, как ни крути, дыркой и остается.

Семен совсем недавно назначен комиссаром тридцать четвертого стрелкового полка. До этого был в Москве на инструкторских курсах красных офицеров. Выглядит если не щеголем, то первым парнем на деревне! Кубанка сдвинута на самый затылок, гимнастерочка суконная, когда идет — за версту хруст хромовых сапог и новенькой, только со склада, портупеи.

Рассказывает, сам Подвойский хотел оставить его у себя порученцем, но тянуло домой.

— А что, — встает из-за стола, за которым мусолил огрызок фиолетового химического карандаша, подсчитывая наличие продуктов, — сейчас все пошли но военной линии. Вот и ты, гимназер, не усидел в совдепе, хотя у самого Игната Ивановича значился в секретарях. А потянуло не к бумажкам, а к нам, в армию. А Карпешина Антона возьми — военный комиссар города! На что сквозь штатский Мишка Кульков и специальность у него шорник, но и он заделался главным над всей вооруженной рабочей милицией — заведующий административным отделом совдепа. Только ЧК ему неподвластна… Ну а я — сам видишь — вровень с самим командиром полка, если не выше!.. Только не в моей натуре кругляшки по счетам гонять!

Конечно, не дело комиссара полка каждый день заниматься составлением ведомостей продовольственного и фуражного довольствия. Это обязанность Дмитрия Медведева, делопроизводителя штаба бригады, высчитывать нормы продовольственной и фуражной дачи.

Однако, как ни крути, счетовод, никакая наука помочь не в состоянии. Тут нужна комиссарская голова: убедился сам при помощи счет, карандаша и бумаги, что не в силах побороть «его высокопревосходительство ноль», значит, кумекай насчет новых бесед с красноармейцами, усиливай агитацию, толковей объясняй, почему надо проявлять классовую сознательность, иначе затягивай армейский ремень на брюхе еще на одну дырку.

Но агитация агитацией, однако что-то предпринимать надо, причем предпринимать спешно — на складах гарнизона иссякают запасы муки и сухарей.

На столе перед Митей нормы, подписанные Алкснисом еще в прошлом году.

Чего тут только не обозначено! В суточную норму людскую входит полфунта мяса, муки фунт и двадцать пять золотников, сухарей фунт и двадцать золотников, крупы тридцать два золотника, но четыре золотника подболточной муки и сушеных овощей, к ним еще овощей свежих полфунта, жиров десять золотников. И все это, как оговорено, при двух постных днях в неделю. Прямо ресторанное меню! Да, вот еще строки в ведомости: мыло, чай, сахар, табак… И на каждого воинского коня — овес или ячмень, сено или солома…

Где это все в натуре? Было. Сам расписывал изо дня в день эту сказочную дачу. А теперь — почти ноль, как говорит Семен, дырка от бублика.

На дворе март. Митя оглянуться не успел, как прошла зима и уже синеет, набухает черной водой осевший под собственной тяжестью снег.

А давно ли было — праздновали Новый год!

Еще и сейчас на стене штаба — выцветший кумач: «Товарищи — кузнецы новой жизни! Событиями первого дня нового года мы начинаем новую, 1919-ю страницу второго тома мировой истории и вторую страницу нашей русской пролетарской революции»…

Да, уже девятнадцатый год, еще более голодный, чем прожитый. Но — и радостный! В начале прошлого года к Брянску подходили кайзеровские войска. Теперь Северная Украина и Киев — наши! Оттуда летят вести, подписанные военным комендантом города Киева Щорсом и председателем исполкома городского Совета Бубновым.

А, кажется, совсем недавно здесь, в Брянске, на Льговском вокзале провожали специальный поезд, украшенный знаменами, лозунгами и ветками елок. Он увозил делегацию коммунистов в Унечу.

Фокин стоял на перроне, жал руки Александру Медведеву, Карлу Балоду, Кулькову, всем, кто ехал приветствовать германских революционных солдат и богунцев, начинавших освобождение Украины.

В тот день, в последний момент, Митя вручил кому-то полотнище, которое успел дописать: «Эс лебе…» Это на немецком языке приветствие германской революции.

Митя подошел к Игнату Ивановичу:

— Я вспомнил, есть такие стихи немецкого поэта Гейне:

Мы новую песнь, мы лучшую песнь

Теперь, друзья, начинаем…

Голова Игната вдохновенно откинулась, и он подхватил:

Мы в небо землю превратим,

Земля нам будет раем…

— Так вы знаете? ~ смутился Митя. — А я хотел эти слова по-немецки, да не вспомнил…

— Очень было бы хорошо — Гейне и по-немецки, — согласился Игнат. — А то можно и такие слова: «Сегодня я получил берлинские газеты — это были солнечные лучи, завернутые в бумагу. В Германии революция! Цветов, цветов дайте мне и лиру! Я украшу цветами голову и сыграю на лире, и песни мои достигнут неба и сотрясут звезды, и звезды будут осыпаться на землю, освещая хижины и сжигая дворцы…» Красивые слова? Это тоже Гейне. Только не стихи — запись в дневнике. Я, Митя, как вы сами догадываетесь, заменил лишь Париж на Берлин и французскую революцию на германскую. Когда поэт писал эти слова, победила революция во Франции. Теперь, вслед за Россией, всколыхнулась Германия, и как тут не вспомнить эти лучезарные слова! Но как они звучат по-немецки — надо бы заранее посмотреть…

Эх, Митя, Митя, как же самому не пришла в голову мысль — раздобыть у кого-нибудь томик немецкого поэта на его родном языке! Наверняка Игнатий Иванович тут же распорядился бы включить младшего Медведева в состав делегации, которая едет в Унечу. Теперь же близок локоть, да не укусишь. Один лишь конфуз.