Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

— Воровство у нас на станции, — поднялся из-за стола Синичкин. — Матросы и солдаты с бронепоездов, которые прибывают в Бежицу на ремонт, везут мешки с мукой, крупой, с чем попало. А отсюда жулики им из государственных складов — керосин, гвозди, листовое железо, ламповое стекло, красноармейское обмундирование. Целую банду обнаружили — конторщица участка службы движения Свиблова, а с нею заодно телеграфист Калин и начальник депо Витинг. Ему дело передали, — кивнул в сторону Григорьева. — А в твоем хозяйстве, комиссар, какие новости? Слыхали, мутит кто-то ваших красноармейцев, митингуют они. Гляди, как бы не взбаламутились, не устремились курочить на станции то, что им не принадлежит.

— Я к тебе, Семен Митрофанович, почти по этому самому поводу, — Семен присел на табуретку. — До курочения пока далековато, но ты прав — ухо надо востро держать. Так что, братцы, выручайте. Сколько можете дать гарнизону взаимообразно хлеба?

Синичкин опустился на стул, почесал затылок и переглянулся с товарищами.

— У нас ведь тоже в обрез, — откликнулся Василий Гущин, — Двести граммов ситного без жиров и масла на каждого работающего. Когда в рейсе, добавляют машинистам и кондукторам еще по столько же — паек. Правда, железнодорожникам разрешено кое-что привозить в порядке самозаготовок. Но опять же в счет государственного снабжения.

— В общем, — вставил Синичкин, — тысчонка пудов в запасе есть. Но то ж на случай перебоев.

— А у них уже эти самые перебои, — Григорьев оглядел друзей. — Осенью делились с украинскими железнодорожниками, которые бастовали против германа и скоропадчины, Богунскому полку отпускали. А тут — под боком… Так что пудов восемьсот довольно тебе будет на первое время, комиссар? Конечно, взаимообразно. Дело наладится — вернете.

От такого разговора лицо Мити запылало жаром: вот, оказывается, о чем подумал Семен, когда он ему сказал о вагонах с хлебом!

Машинист Гущин — лет двадцати пяти, лицо приятное, хотя и нахмуренное — поддержал:

— Решение обязательно через собрание проведем, как и помощь украинцам. А ты, комиссар, сам или пошли кого в Бежицу, к заводским. Они тоже поймут, чего-нибудь подкинут.

Глаза Семена просветлели.

— Дело подсказываешь! — обрадовался он и глянул на Митю: — Нет, брат, ноль, он не всегда дырка от бублика! Это смотря чей ноль. Наш, рабоче-крестьянский — сам бублик, если, конечно, его правильно обмозговать!..

Но уже вовсю «мозговали» и те, кому отсутствие хлеба в гарнизоне, на заводах и транспорте было на руку.

В первое мгновение Уханов не поверил своим глазам — навстречу ему по заводскому двору шли Товбин и Либер.

Товбина он узнал сразу. Круглая плисовая шапка, напоминавшая по форме шатер времен татаро-монгольского ига, сложенный зонтик под мышкой, застегнутые на кнопки галоши-боты. На ходу размахивал руками, словно что-то силился доказать своему спутнику.

Спутник же, Либер, высокий, чуть сутулый, держался скованно. Одет он был в старую солдатскую шинель с поднятым воротником, в который прятал красное от злого мартовского ветра лицо.

От волнения у Акима запершило в горле, такой неожиданной и неправдоподобной показалась ему эта сцена.

Господи, подумал Уханов, значит, и вправду не все погибло, возвращаются желанные времена, мы еще поборемся, проявим себя!

А совсем недавно, летом восемнадцатого, виделся конец их затеи, гибель меньшевистской партии. Дружно по всей стране представителей эсеров и меньшевиков вышибли из Советов за деятельность, не совместимую с интересами Советской власти.

В Бежице, как и договаривались Дзержинский с Фокиным, разгон эсеро-меньшевистского Совета совершили без крови. В одну ночь на 17 августа был создан революционный Совет под председательством Михаила Иванова и отдан приказ направить к каждому видному представителю враждебных партий наряд милиции и потребовать письменные обещания не выступать против Советской власти. А затем вышли «Известия Бежицкого революционного Совета» с воззванием: «Центральное правительство за революционный порядок в Бежице теперь может не беспокоиться… Тыл Советской республики в надежных руках. Клятва рабочих Питера и Москвы об изгнании соглашателей из совдепов нашла себе место на Брянском заводе. Пролетарская власть долговечная, как железо, будет теперь поддерживаться в Бежице».

Из Брянского Совета эсеров и меньшевиков вывели на общем собрании еще раньше, в июле.

Вышло так, что сначала была упразднена городская дума, и Товбин лишился должности ее председателя, а потом его попросили из членов исполкома. Куда ему оставалось кинуться, где искать поддержки? Ясно, в Бежице. Но и здесь готовилась большая чистка.

С лета Товбин больше не возвращался в Брянск и Бежицу. Не появлялся и Либер. И запрещенные фракции стали разваливаться. Социалисты-революционеры сдавали свои партийные билеты, меньшевики выходили из партии.

В брянских «Известиях» появились письма Гончарова и Чернявского, которые порывали с прошлым и просили принять их в партию большевиков.

Вместе с письмом Чернявского была напечатана статья «Добро пожаловать!» за подписью Игната: «Жизнь преподносит нам знаменательные примеры — представители партий мелкобуржуазного демократизма, которые еще недавно считали себя непримиримыми врагами большевиков, осознанно поворачивают в нашу сторону. Это закономерный ход истории, неизбежный итог классовой борьбы. И мы не можем не приветствовать трезвые заявления, мы говорим: «Добро пожаловать, товарищи!» Вместе с тем мы знаем, что многие меньшевики продолжают считать себя меньшевиками, но на деле, но перед своей собственной совестью они давно уже капитулировали: неправильная, вредная для революции политика их партии внесла сомнение в их души. Однако признать это прямо и открыто им не хватает гражданского мужества. И вот они бродят с сомнением в голове, путаются в событиях. Но время вынудит и их…»

Слова Игната будто были обращены к Уханову — так больно они коснулись его души. Он как раз оставался одним из тех, кто пытался убедить себя в верности знамени «подлинной социал-демократии». На «поклон» к большевикам не шел, однако не поддерживал и тех злобных вождей меньшевизма, которые, перейдя в подполье, не переставали звать к вооруженному свержению большевиков.

Непримиримым оставался Либер. Но поскольку он снова в Бежице, не изменилась ли его линия?

Аким заколебался: подходить ли к старым соратникам открыто, у всех на виду? Но когда увидел, что Либер и Товбин направились к воротам кранового цеха, решительно к ним присоединился.

Цеховой пролет, в котором можно было разместить несколько тысяч рабочих, сейчас был малолюдным. Вообще после принятия правил распорядка на заводе старались собирать не массовые митинги, а скорее собрания представителей от цехов. На сей раз надо было обсудить конкретный вопрос: уважить или нет просьбу солдат Брянского гарнизона о предоставлении им взаимообразно хлеба?