Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

После чего надевают на него новое платье и священник кладет на голову ему новый платок, ибо христиане в их странах обязаны носить платок синий, а евреи — желтый. Затем вооруженные мужчины-мусульмане и все духовенство окружают новообращенного, сажают его на лошадь, и два священника едут по обе стороны от него, прочие же следуют за ним пешком. Впереди идут люди с трубами, кимвалами и флейтами.

Если новообращенный беден, то все делают складчину и дают ему много денег, чтобы все уважали его, а христиане, зная это, охотнее меняли бы веру.

Торговцы их в делах с единоверцами никогда не превышают прибыль больше, чем один пфенниг на сорок. Священники же призывают их помогать друг другу и богатых предостерегают чваниться перед бедными.

Кроме того они намного веротерпимее нас. Мы считаем Магомета порождением ада. Они же говорят, что Авраам был друг Божий, Моисей {33} 33 Моисей — вождь и законодатель еврейского народа, пророк и первый священнописатель. Жил в XVI–XV веках до нашей эры. Вывел, согласно библейской легенде, израильтян из Египта. На горе Синай Бог дал Моисею скрижали с 10 заповедями. — Его пророк, Иисус — Его Слово, а Магомет — Его вестник. Таким образом, они ставят Иисуса в число четырех главных пророков.

И еще, о чем думал я не раз и ныне прочно в том утвердился.

Язычники обязаны своим успехам ни силе, ни мудрости и ни святости своей, но несправедливости, безнравственности и высокомерию самих христиан, ибо у нас, христиан, неодинаковы права для богатых и бедных, и богатые презирают и угнетают бедных в противоречии с учением Мессии, не соблюдая никаких предписаний книги Инджиль, как называют они Евангелие.

Конечно, богатые и у них, если захотят, пройдут за деньги судье, мулле или шаху сквозь игольное ушко.

И бедного могут ни за что, ни про что кинуть в тюрьму или лишить имущества. У них, как и у нас, во главе всего стоят власть и богатство.

А известно, что власть есть средоточие зла и произвола, а богатство — олицетворение алчности и безнаказанности. И потому немало среди них и злых, и алчных.

И так же, как и среди наших, есть среди мусульман и настоящие изуверы. Я сам встречал в Турции членов секты ассасинов {34} 34 Ассасины — сектантская организация, орден исмаилитов, образовавшаяся в XI веке. Тайная организация вела под руководством крупных феодалов религиозную пропаганду, не гнушалась иными средствами. Мамлюки в 1273 году положили конец этой организации. , или как их еще там называют, — мелажде. Сами же они называют себя «тай». Мне рассказывали, что еще при жизни пророка Магомета сорок его учеников составили общество и поклялись убивать в сражениях христиан. Если же кто-нибудь из них не мог почему либо сделать этого в бою, то после сражения он должен был купить раба-христианина и убить его.

— Ну, ваши тоже недалеко от них ушли, — проговорил Томаш печально. — Я-то хорошо помню, что творили ландскнехты императора Зигмунда после того, как взяли Сион. Посмотрел бы ты на рожи этих скотов — у всех они были не лучше, чем у этого одноглазого выродка — кашевара.

Я промолчал. Для Томаша Сион был тем же, чем для меня Никополь. А может быть, и хуже.

Мне хотелось сказать ему: «А вы, оребиты, разве не жгли католических монахов и не развешивали их десятками на монастырских стенах? И в этом случае, разве были вы лучше крестоносцев, или ассасинов?» Но я промолчал, потому что мертвых не корят и побежденных не втаптывают в грязь: с них довольно и того, что они — побежденные. Я только поглядел на него с немою укоризной.

Он, казалось, все понял и не выдержал. Со слезами в голосе, не стесняясь победившей его слабости, он воскликнул:

— Ах, Иоганн, Иоганн! Я кажется, единственный таборит, чудом уцелевший во время резни в Сионе. Во всяком случае, я не встречал ни одного гусита, который бы подобно мне мог сказать, что был в Сионе и остался жив. В тридцать седьмом году нас оставалось совсем немного. Но зато мы были один к одному, кремень и сталь, молодцы хоть куда. — Глаза старика сверкнули. — Нашим гетманом был Ян Рогач из Дубы — старый гусит, боевое оплечье Жижки. Он воевал рядом с нашим отцом Жижкой с первого дня и мало было людей, подобных гетману Яну. К тому времени, как мы оказались в Сионе, он был гетманом уже пятнадцать лет. Эти сволочи обложили Сион со всех сторон, но перелезть через стены не могли, как ни старались. Тогда они учинили подкоп и, как крыса из-под земли, вылезли на улицы Сиона. Их было в десять раз больше, но мы бились до последнего человека. В плен попадали только раненые, не способные держать оружие. В последней схватке, когда нас оставалось не больше шести десятков, меня так ударили по голове, что я потерял сознание и упал почти замертво. От удара у меня на голове лопнула кожа, лицо оказалось залито кровью, и псы императора посчитали меня мертвым. Я валялся у стены церкви, и когда пришел в себя, то побоялся открыть глаза. Однако слух уже возвратился ко мне, и я, чуть-чуть приоткрыв один глаз, увидел, как на площадь перед церковью принесли высокие кресла и в них уселись твой возлюбленный Зигмунд и свора его присных — баронов и графов. Мимо меня провели моих израненных, связанных веревками и цепями товарищей и поставили перед Зигмундом.

Впереди всех стоял гетман Ян.

— Лучше бы я ослеп, чем видеть тебя, рыжая тварь! — прохрипел Рогач. Он говорил тихо, но из-за гробовой тишины я все расслышал. Зигмунд улыбнулся.

— Зачем же, еретик? Я хочу, чтоб ты видел, что сделают с тобой и твоими друзьями мои палачи. А потом я воздам тебе особый почет.

Что с ним сделали палачи, я не расскажу. Просто у меня не хватит для этого сил. А вот о почете, оказанном императором нашему Яну, могу сказать.

Через два дня я добрался до Праги, и буквально назавтра весь город заговорил о предстоящей казни.

9 сентября тридцать седьмого года из всех повесили на огромной виселице.

С перекладины, взнесенной чуть ли не на высоту птичьего полета, свисали пятьдесят две веревочных петли, в которых погибли мои друзья — последние табориты. Яна Рогача по приказу императора повесили на золотой цепи.

И единственным утешением у всех нас, оставшихся в живых гуситов, было то, что эта рыжая сволочь пережила Рогача всего на три месяца.

…Так что у старика Томаша были кое-какие основания недолюбливать нашего одноглазого крестоносца…

Одноглазый Ханс появился в замке Фобург через четыре года после того, как я стал его хозяином. Он пришел в Фобург из Богемии, куда отпустил его мой покойный брат Герлах лет за шесть до моего возвращения на родину. Получалось, что Ханс не был дома десять лет и, может быть, шлялся бы по свету еще невесть сколько, если бы не злосчастная для кухмистера битва при Домажлице, где схазматики-гуситы 14 августа 1431 года не только выбили ему глаз, но и в пух и прах разгромили благочестивых крестоносцев, которые в Чехии вели себя так же, как в Палестине. За десять лет императорский ландскнехт Ханс сходил во все пять крестовых походов, кои учинил неутомимый Зигмунд против еретика Жижки и сонма его присных, и только страх перед очевидной возможностью из кривого превратиться в слепого, погнал Ханса обратно в Фобург.