Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

Я вопросительно посмотрел на Томаша. Старик одобряюще улыбнулся:

— А почему бы тебе не сделать доброе дело? Поухаживай, конечно. Для начала посади господина на подушки, да попробуй угостить обедом. Он сильно ослаб, и пища для него теперь важнее лекарства.

Тилли осторожно прикоснулся к плечу Освальда. Тот открыл глаза и пробурчал:

— Я все слышу. Я сам способен, как полагается, поесть. Няньки мне не нужны.

— А горшки из-под себя таскать тоже сам сможешь? — спросил Томаш, и всякий, кто услышал бы, каким тоном это было сказано, догадался бы, что старик преисполнен не только благодатью добра и всепрощения.

Освальд тяжело задышал, и ноздри его раздулись. Немного помолчав, он сказал:

— Извини меня, малый. Как звать-то тебя?

— Тиль, — ответил поваренок.

— Ну, стало быть, извини меня, Тиль.

Поваренок обомлел. Видать, впервые в жизни, некто несправедливый попросил у него извинения. И не равный ему, а неизмеримо высший и почти недоступный.

— Что вы, что вы, добрый господин, — смешавшись пробормотал Тилли.

— Меня зовут Освальд, — сказал больной и, взглянув на поваренка, проговорил с улыбкой: — Тащи подушки, Тиль.

Пообедав, Освальд заснул, и Тиль ушел к себе на кухню. А я и Томаш пошли ко мне. Я решил показать ему первые страницы моей книги и спросить, что он думает об этой затее.

Томаш удобно устроился за столом, внимательно прочитал написанное мною и сказал, что пока еще нельзя оценить прочитанное им, так же как невозможно дать оценку почти любому начатому делу, потому что завершенная работа часто не имеет ничего общего с первоначальным замыслом.

— Да что дела или книги! — воскликнул Томаш. — Подумай хотя бы над нашей христианской религией. Сколь чиста, справедлива и добра была она, когда наш Учитель создавал ее. А ведь он был не чета нам и умом и прозорливостью. А во что превратилась она теперь? Где добродетельные пастыри? Где помощь ближнему? Где бескорыстная любовь? Где справедливость? Ты знаешь, я терпеть не могу песен. Но справедливо все же признать, что иногда они точно подмечают многое из того, что происходит вокруг. И помнится в молодости, когда я еще не знал своего пути, а только искал его, мне довелось услышать, а потом и самому распевать вот такую вот песню.

И старик-скриптор, к немалому моему изумлению запел:

Томаш умолк и в скорбном недоумении развел руками.

— Такое случается с любой религией, — сказал я. — Потому, что создают ее пророки и мессии, людям несут ее святые, а потом она попадает на откуп простым смертным — невежественным, бездуховным и нечестивым. А они все другие религии, кроме своей собственной, исподволь объявляют бесовским наваждением и чернят их, выставляя на свет все нелепое и враждебное нам и скрывая все привлекательное. А мы бездумно повторяем это. Когда говорим, например, об исламе, то прежде всего указываем на его нетерпимость к нам, христианам, на то, что ученик и сподвижник Мухаммеда — Али, в один день убил в Аравии девяносто тысяч христиан.

Мы обязательно расскажем о том, что у мусульман может быть столько жен, сколько он в состоянии прокормить, и, конечно же, состроив ханжескую рожу, тут же поведаем о собственных добродетелях: безбрачии нашего духовенства и ангельской чистоте наших семей.

А кто из нас знает, что мусульмане не пьют вина, что в храмах они стоят тихо и на одном месте и не пускают в мечеть христиан только потому, что те ходят с места на место, кашляют, болтают между собой и даже плюют на пол?

Кто из нас знает, что в пятницу — священный для мусульман день — им не возбраняется трудиться, ибо муллы говорят им, что всякий труд почетен, а праздно шатающийся тунеядец скорее совершит преступление, чем труженик? А разве мы рассказываем, что при мечетях, в которых похоронены почитаемые мусульманами владыки и святые, всегда есть госпитали и богадельни для нищих и больных иноверцев-христиан, иудеев, буддистов и идолопоклонников?

— Выходит, что не с любой религией случается то, что произошло с нашей христианской, — сказал Томаш. — Тебя послушать, так получается, что мусульмане хранят свою религию в первозданной чистоте и даже по нашим меркам являются чуть ли не праведниками?

— Я видать, слишком увлекся, — признался я. — Мусульмане — такие же люди, как и мы. А человек греховен от рождения.

— Послушай, — проговорил Томаш с несвойственной ему просительностыо, — может быть, ты расскажешь о верованиях язычников, потому что ни в одной христианской книге ничего, кроме хулы и проклятий, об иноверцах не говорится, а о том, во что верит и чему поклоняется половина людей на земле, можно только догадываться, да и то с трудом. Ты знаешь, жизнь моя прошла в немецких землях, в Богемии и Моравии, и я не слышал ни о каких других вероисповеданиях, кроме ортодоксальной католической религии и богомерзких отступниках гуситах. Кое-что говорили еще об англичанине Яне Виклифе, который будто бы был предтечей нашего отца-магистра Яна из Гусинец.

— Я, конечно, повидал более твоего, но вопрос, какой ты мне задал, очень непрост. И я могу только рассказать, что слышал и видел сам. Я ведь не богослов, и потому не требуй от меня многого.

Томаш согласно кивнул.

— Самые многочисленные язычники, это те, кто верит в Магомета. И о них-то я и расскажу тебе.

Магомет, говорили мне его почитатели, родился в 609 году после Рождества Христова, и в день его рождения сокрушилась тысяча и одна церковь в предзнаменование зла, которое он должен был причинить христианам.

Он, как и Христос, родился у бедных родителей в аравийском городе Мекке, который из-за этого мусульмане почитают столь же сильно, как мы родину Христа — Вифлеем.

По достижении тринадцати лет он отправился в Египет, с купцами, взявшими его следить за лошадьми и верблюдами. И черное облако в этом пути постоянно висело над его головой. Однажды купцы остановились возле одной христианской деревни, и священник пригласил купцов пообедать с ним.

Они согласились и велели Магомету присматривать за караваном.

Священник ввел их в свой дом и спросил: «Все ли здесь?»

И купцы сказали, что один мальчик стережет караван.

Священник знал пророчество, что должен родиться мальчик по имени Магомет, который распространит учение, враждебное Христу, и причинит много зла христианам. Узнать же его можно будет по висящему над ним черному облаку.