Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

После Азахири сделался королем Мелек-Ашраф, который послал приглашение на свадьбу одной из своих дочерей в Рум и во все христианские и прочие земли, именуя себя: султан Египта Аль-Мелик аль-Ашраф Селф-Эддин Абуль Насир — «Благороднейший меч веры и отец победы». Так он назвал себя в письме, с приглашением к свадьбе своей дочери, на которую я был также приглашен.

Во владениях короля-султана замужние женщины во время праздничной недели могут забавляться, как хотят, и даже посещать общество мужчин без чьего бы то ни было позволения.

Путешествуя или принимая иноземцев, король-султан закрывает свое лицо. Вельможа должен трижды целовать перед ним землю, преклонив колена, язычник должен целовать руку, христианин — рукав халата.

В его владениях устроены по дорогам станции, где стоят лошади запряженные для его вестников.

Вестники имеют на кушаке колокольчик, который закрыт платком, и только при приближении к станции платок с колокольчика снимается. Тотчас же вестнику султана подают запряженную лошадь. Письма посылаются и голубиной почтой, чаще всего из Каира в Дамаск над пустыней. Голубей приучивают так: пару голубей держат запертыми и кормят сахаром. Затем самца приносят королю-султану, запирают в клетке, худо кормят, не дают сахар и не подпускают к голубкам. Потом привязывают письмо и отпускают к голубке.

Иностранные вельможи и купцы получают от короля-султана подорожную и читают ее, становясь на колени, а затем целуют письмо.

Языческие короли посылают к султану посланников в сопровождении двухсот, трехсот или шестисот всадников. По приезде их король-султан надевает блестящие одежды и велит повесить перед собою семь занавесей. Их снимают одну за другой, причем перед каждой новой занавесью посланник целует землю, преклонив колена. После седьмого занавеса посланник падает на колена и целует руку, а потом передает свои поручения.

Второй большой город в Египте, в котором я также был, называется Александрия. Он во многом столь интересен и занимателен, что я имею намерение рассказать и о нем.

Говорят, что этот город основал сам Александр Великий и в его честь он так и называется. Город Александрия красив и достаточно велик. Он занимает пространство длиною в семь миль и шириною в три мили. Он лежит в устье Нила, и воду в него завозят цистернами. Его посещает много купцов, особенно из Генуи и Венеции. Кроме них бывают пизанцы, флорентийцы и неаполитанцы. Те и другие имеют там большие склады и к ночи обязаны быть только в своих факториях. На ночь их запирают язычники и отпирают только утром. Это делают из опасения, чтоб они ночью не захватили город, как это сделал король Кипра Петр Лузиньян, который со своими союзниками-генуэзцами, венецианцами и родосскими рыцарями высадился в старой гавани и три дня грабил город. При подходе египетских войск они возвратились на корабли, захватив огромную добычу и пять тысяч пленных. Кроме кипрских судов в нападении участвовали двадцать четыре корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских.

Нападению же предшествовало следующее: возле ворот в Александрию и теперь стоит башня, на которой прежде было большое зеркало, и в нем были видны корабли, идущие с Кипра. Однажды к Петру Лузиньяну пришел священник и попросил епископство за то, что он разобьет зеркало. Петр пообещал ему это. Священник пошел в Рим и папа разрешил ему принять мусульманство ради исполнения этого плана. Священник стал муллой, и ему дали место муллы в той башне с зеркалом, ибо башня одновременно была и минаретом. Через девять лет он известил короля Кипра и просил прислать много галер, надеясь уйти на одной из них.

Галеры вошли в гавань, и он, увидев их, разбил зеркало молотком. Однако на шум прибежали жители города и окружили башню. Священник бросился в море из окна и погиб, а «франки» разбили город и подожгли его».

Написав эти строки я услышал за окном громкие крики и шум ссоры. Я выглянул во двор. Дикая картина представилась мне. Грузный краснорожий кухмистер лежал опрокинутый на спину возле горящего костерка. На мажордоме верхом сидел старый Томаш и с остервенением душил его.

Ханс крутил головой, сучил ногами, пытаясь руками столкнуть с себя скриптора, но тот неведомою силой держался на кухмистере, как охотничья борзая висит на горле медведя, хотя косолапый во много раз сильнее ее.

И еще бросились мне в глаза недожаренный гусь, медная решетка и длинный вертел, валявшийся неподалеку.

— Томаш! Ханс! — крикнул я. — Сейчас же прекратите это свинство!

Но ни тот, ни другой не услышали меня или не захотели услышать, продолжая яростную потасовку.

Я чертыхнулся и, забыв про болезни и годы, побежал во двор. Когда я очутился у жаровни, дерущихся уже разняли. Армен держал за руки Томаша и в чем-то горячо убеждал его, сверкая черными круглыми глазами. Возле сидящего на земле кухмистера вертелся белобрысый Вернер, отряхивая сор и пыль, прилипшие к спине Ханса. В распахнутых дверях кухни испуганно жались служанки.

Я подошел к Томашу и велел ему тотчас же идти к себе.

Томаш ушел, тяжело дыша и широко раздувая ноздри. И мне показалось, что не усталость, а злоба привела его к такому состоянию, ибо нередко замечал, как злоба мешает людям дышать больше, чем бег или работа.

— Что произошло? — спросил я у смущенного Ханса, тоже злого и запыхавшегося.

— Не знаю, что и сказать! — ответил он. — Я жарил гуся, как вдруг этот полоумный набросился на меня и стал душить. Потому-то я и упал, а то разве сумел бы он меня одолеть?

Я понял, что крестоносец чего-то недоговаривает, но настаивать на правдивом объяснении и немедленном выявлении истины не стал. Я пошел в комнату к Томашу и застал его в крайнем возбуждении. Увидев меня, Томаш закричал:

— Поганый шпион! Дьяволово отродье! Я лучше сгорю на костре, чем прощу ему это! Измыслить такую мерзость, до какой не додумался бы и сам сатана!

Я попытался успокоить старика, но тот никак не унимался, и, все еще продолжая кипеть и негодовать, рассказал что случилось. Я совсем забыл, какое сегодня число, а оказалось, что нынче шестое июля. Я никак не мог взять в толк, какая связь между этой датой и дракой Томаша с Хансом.

— А когда эти сволочи сожгли магистра Яна?! — вскричал старик.

И я сразу же понял все. Эту дату хорошо помнили все, кому довелось столкнуться с гуситами — все равно стояли ли они на их стороне или поддерживали врагов знаменитого магистра Яна.

6 июля 1415 года в вюртембергском городе Констанц был сожжен на костре магистр богословия Ян Гус. И с тех пор сторонники этого человека, назвавшие себя в его честь гуситами, поминали его как одного из величайших мучеников христианства, а их враги предавали Гуса проклятиям, ибо он был отлучен от церкви и предан анафеме Вселенским собором прелатов-католиков.