Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

Люди не хотели ждать ни дня. Они кричали разъяренно, требовали, чтобы во главе всех готовых драться с сарацинами христиан встал Петр Пустынник.

И вожди облегченно вздохнули: пусть Пустынник ведет эту бесформенную массу — ему достанутся все тяготы, ему придется отвечать за провал. А он был неизбежен!

Петра Пустынника называют глупым, но он глупым не был. Ему просто очень крупно не повезло. Он согласился возглавлять так называемый Поход бедноты, поставил в авангарде Готье Голяка, отправил его в Константинополь.

Два месяца шел авангард Готье Голяка по дорогам Венгрии и Болгарии без средств к существованию! Продукты быстро кончились. Брать их силой у местных жителей никто не решался, боясь ответной реакции. Люди просили милостыню, давали им мало. Два месяца шли они, голодные, оборванные, плохо вооруженные спасать от сарацинов Гроб Господень. Пришли к стенам Константинополя.

Голодных пилигримов увидел император Алексей и ужаснулся, будто бы в тот миг пред ним чудодейственно предстали все муки, которые претерпели и еще претерпят эти люди и все те, чьи судьбы и жизни История выбросит в воронку, получившую название Крестовые походы.

Император сделал все, чтобы не вспугнуть, не растревожить «гостей», не вызвать в их настороженных душах сомнений. Сомнение голодных, упрямых людей могло привести в страшному взрыву.

Повелитель Византии дал возможность авангарду дождаться Петра Пустынника. Он шел по следам Готье Голяка. В основной армии порядка было еще меньше, чем в авангарде, и еще меньше средств. И еще меньше давали (могли давать) им на пропитание местные жители.

И все реже люди думали о Боге. Им хотелось есть. И они зверели от голода, мстили за голод свой и своих товарищей по святому делу.

И привел Петр Пустынник в Константинополь такой сброд, что всем — и в первую очередь жителям столицы и ее окрестностей — стало ясно, что без мародерства, без крови и бед крестоносцы не обойдутся. Так оно и случилось! Так и вели себя эти люди. Они шли на святое дело и совершали по пути дела грязные. Это — человек. Несдержанный и нежный, грубый и мечтательный, ищущий покоя в беспокойных подвигах и свершениях, любящий и любимый, ненавистный и притягательный, злой и добрый, хитрый и простодушный… — одновременно.

Уже сгорело несколько домов в Константинополе, дворцы пылали, грабились церкви. Император Алексей с большим трудом выпроводил «гостей» в Азию. Тяжелые дни, недели, месяцы он пережил. Между прочим, крестовые походы не сулили Византийской империи ничего хорошего, потому что:

1. роскошной стране в этом военном и политическом мероприятии отводилась роль проходного двора для всякого сброда;

2. находясь на стыке сразу нескольких миров и долгое время получая с этого очень приличную прибыль, Византийская империя, оплот христианской православной веры, вынуждена была принять участие в страшной войне против мусульман, с которыми она после пятивековой борьбы, казалось бы, стала находить общий язык, чему сопутствовала тяга Восточных деспотий всех времен к роскоши, к развитию культуры, искусства и значительные достижения восточных соседей в этом.

Два роскошных мира, хоть и дрались периодически друг с другом, но уничтожать друг друга не думали. Рыцари Западной Европы имели на этот счет иное мнение. Оно было известно императору Алексею, и он вполне мог опасаться любых последствий крестового похода.

Армия Петра Пустынника, подкрепленная сильными французскими, итальянскими и германскими рыцарями и слабо подчиняющаяся «верховному командующему», потерпела жесточайшее поражение под Никеей, была почти полностью разгромлена.

В этом походе бедноты, неорганизованной, спонтанно-хаотичной, погибло по некоторым данным около 300 тысяч воинов. Гибли они за кусок хлеба в Болгарии, Венгрии и Вифании, били их сарацины под Никеей, убивало горе. Казалось бы, судьба этих несчастных людей должна была многому научить их соотечественников, отучить их от самой мысли ходить спасать Господа Бога Гроб. Нет! Печальные слухи распространялись по всем закоулкам Европы, родные и друзья вспоминали добрым словом героев, плакали, конечно же, сокрушались, но продолжали верить в Святое дело. Они — верили!

«Крестовый поход бедноты» закончился страшной трагедией. Петр Пустынник, потерявший доверие и авторитет среди воинов, вернулся еще до битвы под Никеей в Константинополь. На него нельзя было смотреть без сострадания, потому что он страдал! Он сделал все, что требовала от него история, он словом своим взбудоражил души людей. На этом его миссия была закончена.

Но история потребовала от него больше, чем он мог — возглавить неуправляемую массу людей. Некоторые очевидцы тех событий и, главное, исследователи более поздних времен ругают его за этот шаг.

Но разве мог Петр Пустынник отказаться принять волю сотен тысяч людей? Нет. Он этого сделать не мог, иначе последствия «Крестового похода бедноты» были бы еще страшнее. Он сделал все, что мог, приняв на себя весь груз ответственности за провал похода.

1096 год

А в это время во Франции велась активная подготовка рыцарей к походу на Восток. Не менее активно снаряжали воинов в Нормандии и Фландрии, в Италии и в других странах, княжествах, герцогствах Западной Европы. Во главе малых и больших отрядов становились известные всем Роберт Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя, граф Гуго, брат французского короля Филиппа I, граф Фландрский Роберт, граф Блуасский и Шатрский Стефан и другие прекрасные полководцы, знатоки военного дела.

На рубеже 1096–1097 годов хорошо вооруженные, экипированные отряды рыцарей уже шли по тем же самым дорогам, что и год назад их предшественники, к столице Византии.

Император Алексей Комнин встречал их всех с улыбкой, хотя ничего хорошего, толпы крестоносцев дать ему и его пока еще могучей державе не могли. В эти, пожалуй, самые трудные в своей жизни месяцы, Алексей Комнин проявил себя недюжинным дипломатом. Он унижался и молил, обещал и соглашался, не прекословил никому — лишь бы не растревожить армию рыцарей, лишь бы не вызвать в стане вооруженных гостей резкое недовольство, способное привести к открытому конфликту.

Христиане! Не одну сотню лет ведут они между собой жаркие споры и яростные войны, доказывая друг другу, кто из них настоящий христианин, а кто — ненастоящий.

Здесь не место говорить о причинах столь пагубного для европейцев противостояния, но в начале 1097 года оно достигло очередного печального пика.

В самом деле, почему христианин Алексей Комнин так боялся христиан-рыцарей? Неужели православные и католические христиане в момент общей опасности являлись друг по отношению к другу более серьезными врагами, чем, скажем, христиане по отношению к сарацинам?