Дэвид Гилман - Бог войны

Если хоть кто-то из этих изнуренных лучников сможет взять лук в руку и найдет силы пустить его в ход, даже эти несколько жалких стрел дадут Блэкстоуну грандиозное преимущество при его численном меньшинстве.

– Принесите. Мечи и копья оставьте себе, – распорядился он. – Какие ручательства можете вы мне дать, что будете держать ворота на засове, а людей на стенах?

Ссутулившись, те в тревоге посовещались. То и дело вспыхивали споры, пока один из членов совета – не старейший, зато молодой негоциант – не уладил их разногласия. Сошлись в том, что они отдадут по ребенку из каждой семьи англичанину в заложники. Если придется выбирать между Томасом и Сакетом, они предпочтут англичанина. Все молили рыцаря с жутким ликом прикончить наемника, потому что если этого не сделать, жизни их похерены.

Были отданы приказания сложить трупы наемников в холодный овраг, а по весне засыпать все, что от них останется. Погибших горожан надлежит похоронить на их собственном кладбище, хоть земля и промерзла. Блэкстоун велел Мёлону собрать своих людей и пленных. Мёлон, довольный тем, что Томас внял его доводам, раздобыл для раненых повозку.

– Где заложники? – спросил он Блэкстоуна уже перед самым выездом.

– Они нам не нужны, – ответил тот. – Они были готовы отдать нам родных детей, и это подтверждает искренность их слов.

– Очень уж вы легковерны, господин Томас, – покачал головой Мёлон.

– Я доверил тебе свою жизнь, Мёлон. Неужели я тогда заблуждался?

На это бывалому рубаке крыть было нечем. Этот англичанин никогда за словом в карман не лезет. И притом всегда прав.

Такой стеной можно гордиться. В точности повторяя изгибы дороги, она образовала низкое оборонительное заграждение перед монастырем, по полсотни ярдов в каждую сторону, что вкупе с передней стеной составляет в общей сложности сто тридцать ярдов, опытным оком оценил Томас. Она еще не закончена, но даже если Сакет вернется сегодня же, подумал Блэкстоун, уже такой стены хватит, чтобы организовать крепкую оборону, перекрыв доступ к перекрестку кому бы то ни было. Завидев возвращение уцелевших из Шульона, люди побросали работу и встретили их шумным ликованием, но попритихли, когда монахи, выгрузив погибших, понесли их в монастырь. Пусть эти солдаты служили разным владыкам, но они пришли сюда биться рука об руку под началом одного человека, и каждый мог положиться на другого.

Среди тел, извлеченных из повозки, Гайар узнал старого друга.

– Это Якопо. Иисусе, ну и глупый же был ублюдок. Коли за ним не приглядеть, о собственное копье споткнется. Неудивительно, что дал себя прикончить, – проговорил Гайар, служивший вместе с погибшим с самого отрочества. – Сражался-то он хорошо?

– Был со мной рядом, – ответил Томас. – Мы были в меньшинстве, но он позиций не сдал.

– Вот оно и получается. Я ему вечно твердил, чтобы пошевеливался, – с этими словами Гайар снова принялся укладывать камни в недостроенный участок стены. Сантименты и молитвы по падшим могут обождать до поры, когда он останется наедине с собой на своей койке, задув ночную свечу.

Городские плотники вытащили лес из своих повозок, а шестерых пленных бесцеремонно вывалили на землю.

– Будете повешены за свои пытки, – объявил Блэкстоун приговоренным. – А вы двое, – указал он на остальных пленных, – будете повешены, потому что мне не нужны ни вы, ни вам подобные.

Один из них оскалился, как цепной пес.

– Давай, валяй, блядин сын с уродской рожей, – возвысил он голос, чтобы слышали все люди Томаса, – потому что когда Сакет узрит, что ты содеял, он выпотрошит вас всех, медленно и деловито, вгонит нож вам в кишки, отрежет вам елды и затолкает вам в глотки. Поджарит вас на вертеле и заставит жрать друг друга. А потом спалит Шульон дотла. Творите, иже вздумается. Пусть мой труп будет качаться на ветру, как кабацкая вывеска, зато мы вырезали этих хиляков в Шульоне, забрали себе их женщин и жили, как мужику надлежит. Смерть ждет вас всех до единого. Скверная смерть! На колени и молитесь о своих душах, потому что…

Достигнув его за пару шагов, Мёлон перерезал ему горло. Последнее проклятие захлебнулось кровью, забулькавшей и забрызгавшей прикованных к нему кандальников, пытавшихся отпрянуть от лягающегося в предсмертных корчах тела.

– Слишком много болтал, – пояснил Мёлон нахмурившемуся Блэкстоуну, вытирая лезвие. – Тут есть парни, еще не бывавшие в жарком бою. Негоже, чтобы подобный говнюк посеял непотребные мысли в их башках. У них и так-то там тесновато. – Повернувшись, Мёлон приказал солдатам и монахам, прервавшим свои труды: – Заканчивайте работу! Сакет – злобный ублюдок, убивающий женщин и чад ради потехи. Вы убьете и его, и сопутствующее ему отребье, когда эта сволочь будет здесь. Мы взяли Шульон, и вас ждет добыча благодаря сэру Томасу! – Мёлон поднял кулак, и солдаты возликовали, хотя монахи выглядели встревоженными не на шутку. Для подобных людей перерезать горло – пара пустяков.

Когда Блэкстоун пришел проведать Гино с остальными, брат Симон ухаживал за недужными. Люди сидели на соломенных матрасах, опираясь на подушки, а пара монахов, переходя от одного к другому, кормили их с ложечки жидкой кашкой.

– Они смогут сражаться? – спросил Томас.

– Их морили голодом, сын мой. И били. Я добавил в похлебку лекарство. Дай им срок.

Блэкстоун понял, что хотя убийца с войском, числом превосходящим его собственное, вот-вот нагрянет, подымать этих изнуренных людей с одра болезни из-за этого не стоит.

– Поведай, в чем нуждаешься, и получишь это, – сказал он.

– Ваш приход – Божье благословение для нас, – просто ответил старик.

Томас ощутил растущую в груди тяжесть. Такого он еще не испытывал – не страх, но какой-то трепет, стиснувший сердце. А затем понял, что это. Это возложенные на него упования других.

– Брат Симон, я ничей не спаситель. Даже не помышляй подобного. Я солдат. Завтра я могу быть уже мертв к этому часу, став лишь добрым провиантом для червей.

Задержав на нем долгий взор, старый монах указал дрожащим перстом на серебряный образок Арианрод.

– Некогда я был язычником, сын мой, и молился всем богам, и нашему Господу среди прочих. Надо думать, один из них услыхал меня, хоть и не ведаю, какой именно. Несомненно, я узнаю это достаточно скоро.

– Я не язычник, – возразил Блэкстоун.

– Это неважно. Важно лишь, что те, в кого ты веришь, направляют и защищают тебя. Не стыдись преклонить колени и просить их о помощи, – отвечал старик и снова занялся хворыми.

Спустив ноги с лежанки, Гино попытался встать.

– Я слышу, что уже строят эшафот. Вы повесите их здесь, не так ли? Это вызов Сакету будь здоров! Ему надо поддерживать репутацию, и повесив его людей на перекрестке, вы заставите его явиться за вами лично, но прежде того я хочу узреть, как их удавят.