Дэвид Гилман - Бог войны

– Ты украл это? – спросил валлиец.

Взяв медальон, Томас убрал его за пазуху.

– Мне дал его валлийский лучник в Кане.

Услышав разговор, другие валлийцы с интересом поглядели на самого Блэкстоуна.

– Валлиец не отдал бы его. Уж не ублюдочному англичанину и христианину. Только не это, – сказал один из других. – Ты мог взять его только у мертвого.

Блэкстоун поглядел на них; его рота лучников прекратила саперные работы, встав у него за спиной в готовности вмешаться, если заварится беда.

– Он умирал. Я помог ему. Если кто-либо из вас знает валлийца по имени Гриффидд ап Мадок, он вам скажет. Если нет, мне плевать, что вы думаете.

– Гриффидд ап Мадок? Он за тебя поручится?

Воцарилось умиротворение. Пора постоять на своем.

– Повторяйте его имя достаточно часто и, может статься, запомните его. Спросите у него, – заявил Блэкстоун. – Мне надо делать дело.

Отвернувшись от насупленного валлийца, он поглядел на своих бойцов. Своих бойцов. Их верность уже испытана. Ричард выпрямился во весь рост, держа нож, понимая смысл воинственных взглядов. Уилл Лонгдон, Джон Уэстон, все остальные смотрели на валлийцев в упор.

– Берите луки. Здесь мы закончили, – бросил Блэкстоун.

– Что ведомо англичанину о языческом талисмане? – спросил пикейщик, и едва Блэкстоун обернулся, как наконечник пики уперся ему в грудь.

Он приподнял руку, предостерегая лучников, чтобы не вздумали предпринимать агрессивных действий. Если солдаты вступят в схватку по какому бы то ни было поводу, будь обида надуманной или реальной, положить этому конец сможет только чья-то смерть. А вскоре за тем кто-то еще будет болтаться на конце веревки.

Он воззрился на валлийца.

– Это Арианрод. Богиня Серебряного Колеса. Она защищает тебя в этой жизни, а потом переносит тебя к новой. Он дал мне это со своим благословением. А ты близок к тому, чтобы проверить, поможет ли она тебе.

Но не успел тот сделать что-нибудь или даже рта раскрыть, сквозь строй, расталкивая всех в стороны, ураганом пронесся еще кто-то, загороженный другими, и ударом кулака поверг валлийца наземь. Блэкстоун узнал седовласого воина, встреченного в сражении за Кан.

– Он невежественнее свинского говна, Томас Блэкстоун. Он вывалился из утробы своей свиноматери в канаву и с той поры никак из нее не выкарабкается. Это твои люди?

– Они самые, Гриффидд ап Мадок.

– Не удивлен, – сдвинул тот брови. – Они выглядят круче задницы хряка, вскормленного чертополохом.

Валлийцы захохотали, а за ними и лучники. Гриффидд облапил Томаса медвежьими объятьями, а потом двинул кулаком в плечо. Блэкстоун исхитрился не скривиться от боли.

– Так твои лучники будут в наших рядах?

– Между вами и латниками.

Гриффидд обернулся к свои ошарашенным бойцам.

– Будьте с этими ребятами полюбезнее, коли хотите, чтобы они оставили вам на убой хоть толику французишек. – И пнул упавшего, даже не пытавшегося встать. – А тебе лучше хорошенько запомнить, что Арианрод простерла руки вокруг этого паренька. Еще свидимся, юный Томас Блэкстоун.

– Свидимся.

Кивнув Блэкстоуну, Гриффидд вернулся к расстановке своих бойцов. На миг Томас ощутил укол страха – хотя, похоже, не столько за себя, сколько за тех французов, которым предстоит погибнуть от рук свирепых валлийских пикейщиков, рвущихся в бой рыцарей и самых смертоносных убийц на поле брани – лучников.

К полудню английская армия образовала боевые порядки на склоне холма с лесом Креси за спиной и ближайшим городком на юго-востоке. Ветряная мельница на вершине гребня стала королевским штабом, и он разместил свой корпус там, где его штандарт будет развеваться у всех на виду. На переднем склоне разместились две баталии, составленные из инфантерии и пешей кавалерии. Сражения на севере Франции истощили королевскую рать. В живых осталось всего около четырех тысяч лучников – по тысяче выставили на каждом фланге, а две тысячи в арьергардном резерве при короле. Передний и самый опасный край поля брани будет удерживать авангард под командованием принца, и с ним будут стоять величайшие имена английской знати, возглашая врагу своими сюрко, щитами, знаменами и вымпелами, что они славные трофеи для каждого амбициозного французского рыцаря. Уорик, Нортгемптон, Кобэм, Одли, Стаффорд и Холланд – люди, ведущие в бой своим примером и сражающиеся с неустанным рвением вступить в бой и убить врага, воспламененные сознанием, что больше не будут удирать. Они знают, что пощады не будет, и это знание лишь укрепляет их решимость сеять смерть, а не принимать ее. Маршалы армии, Уорик и д’Аркур, отдали приказы капитанам. Боевых коней отвели назад, а рыцари приготовились биться в пешем строю. Хобилары и валлийские пикейщики будут удерживать центр вместе с латниками, а лучники Блэкстоуна будут среди них, менее чем в сотне шагов позади самого принца. Они станут дополнительной силой, которая оградит юного принца от покушений любого наплыва французов. Когда французы свернут с юга через складку земли, авангард первым примет на себя всю мощь атаки. Корпус Нортгемптона встал слева и чуть позади войска принца: дополнительная защита на случай, если французы окажутся настолько глупы, чтобы попытаться атаковать со стороны заболоченного грунта у подножия холма. Подготовка закончена. Король приказал своим людям отдохнуть и поесть из той малости, что у них осталась. Он хотел, чтобы они были сильными, когда враг пойдет на них. Теперь оставалось только ждать.

Люди сидели на земле. Ричард Блэкстоун лежал на спине, наблюдая, как облака меняют форму, обводя их контуры пальцем. Бойцы поели те крохи, что им выдали. Душная августовская жара грозила дождем, и пот лил с них ручьями. Блэкстоуну было приятно, что он не в доспехах.

– Сейчас они не пойдут. Поздновато уж, – заметил Уилл Лонгдон, проверяя оперение, проглаживая каждую стрелу пальцами, а затем, как и другие, втыкая ее острием в землю, так что перед ним мало-помалу вырастал лесок из ясеня и гусиных перьев. Каждому лучнику выдали по две связки, а в каждой связке было по двадцать четыре стрелы. Эти стрелки могут выпустить дюжину стрел в минуту, а то и поболее. Тридцать тысяч стрел обрушатся с пасмурных небес за первые две минуты атаки. Бойня будет чудовищная, и как Блэкстоун ни тщился представить ее, воображение отказывало. Он еще ни разу не видел, как армия сражается на бранном поле.

– Они будут ждать еды и постельки на ночь, а потом короли переговорят и назначат время на завтра, и меня это вполне устраивает, потому что я мог бы съесть осла, – ворчал Уэстон, поглаживая ладонью изгиб древка лука, словно черпая в этом утешение.

– Придут, – возразил один из валлийцев. – Ждут не дождутся нас покончить. А уж после в постельку и поесть.