Дэвид Гилман - Бог войны

– Натяни! – Его левая нога сама собой выдвинулась на шаг вперед, лук поднялся, рука оттянула грубую пеньковую тетиву до самого уха. Его целью было великолепное животное, с которым едва мог совладать сидящий у него на спине рыцарь. – Пускай!

Смертоносный рушащийся град ударил по французам сверху в тот самый миг, когда лошади завизжали в му́ке от низко летящих снарядов стрелков Блэкстоуна. Кувыркающаяся изломанная масса оскальзывалась на залитой кровью траве, отчаянно пытаясь удержаться на ногах.

– Христос всеблагий, – изрыгнул богохульство валлиец неслышно для лучников, уже выпустивших еще по три стрелы в массу размахивающих копыт и покалеченных рыцарей. Стрелы пронзали груди и бока перепуганных лошадей, оставляя глубокие раны, источавшие из них силы и жизнь, причиняя больше боли, чем в силах снести любое животное. Под хруст ног они валились под весом своих седоков и конников, напиравших сзади. Забрызганные грязью рыцари вонзали шпоры в бока своих жеребцов, коленями направляя вокруг покалеченных обезумевших лошадей.

– Ровно держать! – крикнул Блэкстоун, наклоняясь и стреляя, выработав неустанный смертоносный ритм. – Не тратить стрел попусту! Целься и стреляй. Целься и стреляй!

Французы все шли и шли.

И гибли.

Гулкое сердцебиение французских литавр стало громче, толкая рыцарей вперед. Трубы завывали с переливами, словно могли опрокинуть англичан собственными силами. Тесно сбитый строй сгрудился еще более, опустив копья и подняв щиты. Некоторые получили ранения, но продолжали атаковать, и те, кому богатство позволяло обзавестись качественными доспехами, отражавшими попытки лучников убить их, кричали « Montjoie !» [19] Французский боевой клич недостаточно ясного происхождения, а также часть девиза Королевства Франция. и обрушивались на англичан во всей своей славе и свирепости. Кони совершали кульбиты в ловчих ямах, другие получали ужасающие ранения, но их отважные сердца гнали кровь к мышцам и жилам, поддерживая разбег, понукаемый жестокими шпорами, теперь нимало не заботившихся о животных, которых так недавно лелеяли.

Тут в стычку вступали латники сэра Гилберта, разя уцелевших. Никто не хотел отдавать жизнь малой ценой, и тяжкий лязг мечей о доспехи перекатывался по рядам туда-сюда. Эта тяжкая, грубая работа требовала сил и выносливости. Упав, человек в семидесяти фунтах брони подняться уже не мог. Поскользнуться или быть оглушенным ударом означало смерть. Погибли тысячи арбалетчиков, сотни рыцарей лежали, испуская дух от смертельных ран, а ни один из обороняющихся еще не пал. Французские латники отступили за пределы дальности стрельбы лучников, чтобы перегруппироваться. Воздух оглашали жалобные крики лошадей.

– Надобно пойти да прикончить несчастных тварей, – сказал Уилл Лонгдон. – Из милосердия.

– Ты же знаешь, что сказал король, Уилл: сегодня никакого милосердия, – отрезал Блэкстоун, пересчитывая оставшиеся стрелы. – Стрелы? – крикнул он бойцам.

– Три, – отозвался Уилл Лонгдон.

– У меня пять, – простонал Джон Уэстон. – Пара оперений выглядят так, что полетят в белый свет.

– Стрелять будем в упор, Джон. Целься и стреляй, – сказал ему Блэкстоун. У остальных бойцов роты стрелы были на исходе. Каждый выкрикнул, сколько у него осталось: две, три, одна, четыре, ни одной. Он увидел отроков и попов, бегущих из задних рядов со связками стрел, чтобы пополнить боезапас лучников.

– В следующий раз они подберутся ближе, – обернулся сэр Гилберт. – Их так много, что в конце концов они пробьются. Лучники, приготовьтесь отступить назад, у вас нет защиты от подобных.

– Мы не сдадим позиции, сэр Гилберт. Как только у нас будут стрелы, мы сможем принять их в лоб.

Сэр Гилберт кивнул, слишком устав, чтобы пускаться в порицания или похвалы. Из обоза прибежали отроки с бурдюками и ведрами воды. Бойцы черпали ее горстями, поднимали бурдюки, орошая животворной влагой свои пересохшие рты.

Короткая передышка дала людям пару минут, чтобы опереться на свои мечи, повалиться в траву и снять шлемы. Блэкстоуну, пропотевшему насквозь, чувствовавшему ломоту во всем теле, казалось, что эти люди в доспехах больше не выдержат избиения. Упавшие лошади и ловчие ямы замедлили французское наступление; они не смогли атаковать дисциплинированным строем. Рельеф заставил их маневрировать, рассыпавшись на сражающиеся кучки, что сделало их уязвимыми для нападения пехоты с боков. Толпы солдат, рыцарей и пикейщиков валили конников, неспособных обороняться со всех сторон разом. А потом французы нахлынули снова. Взмыленные лошади с покрытыми пеной уздечками и ногами ринулись галопом во весь опор; они смогут прорваться к позициям англичан одной лишь своей несметной массой. Англичане смотрели, как очередной дождь надрывной боли падает с небес на решительно настроенных атакующих. Рыцари, крепко сидевшие в своих седлах с высокими лука́ми, закачались и осунулись, но отважные кони понесли убитых и смертельно раненных вперед. Менее чем в пятидесяти ярдах от передней шеренги первые кони угодили в ямы футовой глубины, и хруст их костей был слышен даже там, где стояла шеренга.

Несмотря на кожаные напалечники, Блэкстоун почувствовал, что кожа на пальцах ссажена от постоянного шварканья отпускаемой тетивы.

Его силы отнюдь не шли на убыль; коли на то пошло, в его руках обнаружилась сила, о которой он и не подозревал. Он был выше боли. Такой кровавой бани не доводилось видеть еще ни одному человеку на свете. «Больших красот в сражении ты не узришь», – поведал ему сэр Гилберт, когда его рвало на перекрестке дорог в Нормандии, когда он убил своего первого человека. Чтобы покрыть это поле, всей блевоты на свете не хватит.

Ричард выпускал стрелы чаще всех остальных. Томас почти видел, как его стрелы попадают в цель. Хотя некоторые лучники и промахивались из-за кипящей свалки людей и лошадей, стрелы Ричарда попадали в цель каждый раз.

А французы все перли и перли. Через павших товарищей, мимо лошадей, таращащих в ужасе белки глаз, бьющихся в агонии, через град стрел, падающих под острым углом с такой скоростью, что не защитят даже пластинчатые доспехи. Ярдовые ясеневые деревяшки прошивали рыцарей насквозь, пригвождая к седлам.

Но они все шли и шли, ярость их не убывала, жажда крови была неутолима. Даже закаленные в сражениях английские рыцари волей-неволей восхищались столь ошеломительной доблестью. И убивали их. А французы все не могли прорвать ряды англичан. Рыцари гнали своих коней прочь от лучников на флангах, устремляясь прямиком на принца Уэльского. Его знамя и знамена дворянства служили маяком для французских взоров. Сюрко принца, разукрашенное квадратами со львами Англии и лилиями Франции, было на виду у каждого, и он бился в этом своем первом сражении с яростью юности, подстегиваемой его силой. Каждый раз, когда наставники повергали его наземь с попустительства короля, дабы обучить его наносить и отражать удары в фехтовании на мечах, теперь нашел доброе применение. Но настанет момент, когда французский атакующий авангард докатится до передовой линии, и масса следующей за ним конницы втиснет их в хлипкие ряды, до сих пор ухитряющиеся удерживать свои позиции.