Дэвид Гилман - Бог войны

Вооружившись молотом камнетеса, Блэкстоун принялся строить стену.

К исходу осени войско английского короля все еще осаждало Кале, потому что Эдуард твердо вознамерился заручиться портом, который станет для него вратами во Францию. На заболоченные земли вокруг стен города то и дело накатывался прилив, вынуждая англичан регулярно переставлять палатки и фургоны вперед-назад, и, несмотря на старания короля, с мертвой точки дело никак не двигалось. Осада оказалась затяжным и прискорбным предприятием.

Хлеба в тот год не уродились из-за не по сезону сырой погоды, а суровая зима усугубила страдания французов, и без того истерзанных фуражирами английской армии, рыскавшими по стране вдоль и поперек. Новости добирались до замка в далеком нормандском захолустье неспешнее улитки, но порой вести приносили ретирующиеся рыцари, покинувшие французского короля и направлявшиеся в свои имения ради защиты своих семей от частей английской армии, контролировавшей всю Юго-Западную Францию. В руках французов осталась только дорога из Бордо на север в Париж. Если Эдуард сумеет сомкнуть северную и южную челюсти и взять Париж, корона достанется ему. Но только не в этом году. Еще были французские владыки, бравшие сторону Эдуарда и принимавшие плату за верность в то самое время, когда трупы аристократов и принцев, павших под Креси, извлекали из могил на погосте цистерцианского аббатства Валуар, где Эдуард сперва похоронил их после великого сражения. Король Филипп устроил для них похороны со всеми почестями и почтил их семьи, – но имения их остались без властителей, и разлад и недовольство дохнули на многие знатные французские фамилии студеным северным ветром.

Жан д’Аркур взмахнул мечом по дуге снизу вверх. Запнувшись, Блэкстоун попятился, и тело прошило болью.

– Ты лучник, ты обучен стоять, уперев левую ногу, и если ты так поступишь, я отсеку ее одним ударом. Прикрывай ноги нижней стойкой. Тебя мог бы прикончить десятилетка, учащийся на оруженосца. Ты вовсе не должен быть чертовой неколебимой стеной; пользуйся ногами! Переступай и уклоняйся! Блок сверху, удар вниз, шаг назад. Сколько раз тебе говорить?! Опять! – кричал д’Аркур.

Блэкстоун тряхнул головой в попытке прогнать боль от нанесенного Жаном д’Аркуром удара плашмя по его раненой ноге. Восстановил стойку, выставив вперед кривую левую руку с маленьким круглым щитом, своим единственным средством обороны. Его наставник пользовался деревянным учебным мечом, какие дают пажам и оруженосцам для обучения боевым искусствам, но всего двумя молниеносными ударами едва не покалечил Блэкстоуна.

Ощутив, как сзади по перевязанной ноге течет кровь, Блэкстоун понял, что она уже наверняка просочилась через бриджи, которые он ухитрился натянуть нынче утром. У обоих не было ни малейшей защиты от дождя со снегом, леденившего конечности, кроме полотняных рубах и коротких кожаных камзолов без рукавов. Холод сковывал ногу, лишая Томаса сноровки и делая уязвимым для искусных ударов д’Аркура. Француз даже не вспотел, продемонстрировав Блэкстоуну все атакующие и оборонительные приемы уже в десятый раз за утро. Теперь же урок был пущен в ход самым примитивным и брутальным образом, едва не кончившись серьезным увечьем. День уже казался долгим и изнурительным, и Блэкстоун гадал, не сдаст ли его раненая нога.

На ногах его удержала только злость. Подняв меч, он ударил д’Аркура, едва тронувшегося при этом с места. Стоя на цыпочках, он слегка отступил в сторону и плашмя ударил Томаса мечом по уху. Жгучая боль заставила его свирепо взмахнуть оружием обратно по перекрестной дуге, и на сей раз стремительность его движения и масса тела, вложенная в удар, увенчались попаданием д’Аркуру по руке, и Блэкстоун понял, что отыграл болезненное очко воздаяния наставнику.

Они стояли в нескольких футах друг от друга, и каждый выжидал следующего шага противника. Наконец д’Аркур опустил меч.

– Ты сделал три ошибки. Первая: ты пошел вперед левой ногой, не прикрывшись надлежащим образом мечом. Вторая: сделал выпад, потеряв равновесие. Реакция у тебя хорошая, и перекрестный удар был удачным. Но я буду делать тебе больно, пока не научишься.

– Вы сказали, три ошибки, – проговорил Блэкстоун, смаргивая ледяные капли.

Не успел он договорить, как д’Аркур вдруг снова ринулся на него, полностью вытянув левую руку с поверхностью щита, обращенной вовне в готовности принять любой атакующий удар Томаса, но тот его не сделал. Некогда. Клинок меча со свистом завертелся влево-вправо и сверху вниз, как кружащееся кленовое семечко. Мощь атаки вывела Блэкстоуна из равновесия, и он тяжело плюхнулся в грязь. Д’Аркур стоял над ним, и Томас, лежавший, глядя на острие меча, понял, что в настоящем бою, когда на его горло был бы нацелен не деревянный меч, а острая сталь, она проткнула бы ему глотку.

– Третья. Я уже говорил тебе, Томас: никогда не стой, ожидая, пока противник сделает решительный шаг. Всегда атакуй.

Блэкстоун понял, что д’Аркур бросился на него с беспощадной результативностью, приносимой годами тренировок. Сердце его упало: где уж ему приблизиться к такому мастерству хоть на арбалетный выстрел?

– Довольно на сегодня, – бросил д’Аркур. – Позаботься о ноге.

И повернулся прочь, даже не подумав помочь Блэкстоуну подняться. Тот будет из кожи вон лезть, и д’Аркур понимал, что иначе тот и не пожелает. Этот англичанин наделен упрямой гордыней, позволившей ему подобным одолеть величайшую армию христианского мира.

Бланш д’Аркур смотрела, как ее господин и муж стаскивает с себя насквозь мокрую одежду. Его шрамы хорошо затягиваются, и вес, потерянный за время поправки, мало-помалу возвращается. Его нагота являет взору гобелен рубцов, живописующий былые сражения. Коснувшись едва ли не любого рубца или шрама, она могла сказать, какой конфликт его принес. И если она чувствует подобное к мужу, то почему же Христиана не должна чувствовать того же самого к Томасу Блэкстоуну? Она приглядывает за девушкой, и челядь тотчас ей доложит, если та отправится в покои Томаса ночью. Слуги спят в коридорах в любом подвернувшемся закутке или дверном проеме, и графиня позаботилась, чтобы один из ее довереннейших слуг еженедельно снимал простыни с постели Блэкстоуна и осматривал на предмет следов девственной крови. Время от времени слуга докладывал, что Томас по-прежнему спит на полу, а на простынях нет ни морщинки от его тела. Бланш гадала, понимает ли Христиана, что за ней следят, когда она не в компании госпожи. Каждому конюху, слуге и поваренку приказано докладывать обо всем, что им ведомо о происходящем между Христианой и Блэкстоуном. Но пока что ни малейшего признака близости.